Наталья Калинина - Кто-то смеется
Через несколько дней она уже выходила в сад. В отсутствие Ларри она разговаривала с большим белым попугаем, который жил в вольере под ее окном.
— Доброе утро, Ромка, — говорила она ему, открывая поутру окно. — Что ты видел во сне?
— Жрать! Хочу жрать! — кричал попугай и стучал по жердочке кривым клювом. — Пор-ра кормить Тома. Пор-pa жрать!
Она поджаривала тосты, заваривала кофе и садилась завтракать за маленьким столиком в саду. Попугай робко вылезал из вольера и, шумно хлопая крыльями, перелетал на стол. Он смотрел на нее круглыми удивленными глазами и отчаянно вертел головой. Как-то она спросила у него:
— А ты не знаешь, где Петька? И Мила? Куда они подевались? Или все это было в моем предыдущем воплощении? А ты снова со мной, да, Ромка?
Она задумчиво жевала тосты с медом, пила кофе и строила ему рожи. Попугай кричал:
— Ронни убил Тома. Ларри убьет Ронни. Смерть Ронни! Смерть!
Однажды, когда она уже твердо стояла на ногах, Ларри посадил ее в машину и куда-то повез. За окнами мелькали однотипные щитовые домики среди невозделанной темно-красной земли. Машина остановилась возле одного из них.
— Это моя дочка Лола, — сказал Ларри женщине с черными прямыми волосами, которая неподвижно сидела на лавке возле дома. — Она тяжело болела и потеряла память. Она очень долго болела. Посмотри ее, Нерис. У меня нет никого на всем белом свете, кроме Лолы.
Женщина похлопала рукой рядом с собой, приглашая девушку сесть.
— Зачем тебе нужно знать прошлое? — спросила женщина.
— Мне страшно ночами, если я сплю одна. Я вижу какие-то лица, слышу голоса, но я не знаю, кто это.
— Ты молодая. Ты должна спать с мужчиной, — перебила ее женщина. — Почему ты не спишь с мужчиной?
— Мне это надоедает. Это скучно. Мое тело хочет этого. Моя душа этого не хочет.
Женщина усмехнулась.
— Это не должно надоедать. Слушай, что велит тебе тело. Душа непостоянна, как ветер. Без любви к мужчине прожить нельзя.
— Я никого не хочу любить! — страстно возразила она.
Женщина взяла ее руки в свои и крепко их сжала.
— У тебя есть враги, Лола? — спросила она, глядя ей в глаза.
— Что это такое?
— Люди, которые сделали плохо тебе или твоим родным. У каждого человека должны быть враги.
— Я не знаю, где мои родные. Не помню, что с ними случилось.
— У тебя есть отец, Лола. Я знаю человека, который сделал зло твоему отцу.
— Его зовут Ронни? — спросила она.
Женщина словно не слышала ее вопроса.
— Ты должна ненавидеть этого человека, Лола. Так устроена наша жизнь. Два полюса — любовь и ненависть, а между ними натянута тугая струна. Мы идем, держась за нее. Мы получаем от нее жизненную силу. Тот человек, который не может любить и ненавидеть, не должен жить среди людей. Пускай он уходит в лес.
Женщина встала и зашла в дом.
— Нерис приходится мне троюродной сестрой, — сказал Ларри. — Она очень умная. Она поможет тебе, Лола.
Нерис вышла минут через пять и протянула Ларри кривой желтый корень.
— Потолки его в фарфоровой ступке и давай Лоле каждый четверг в тот момент, когда солнце касается земли напротив твоего дома. Одну щепотку. — Она положила руку девушке на голову и сдавила ее пальцами. — Запомни, Лола: это очень тугая струна. На одном конце — любовь, на другом — ненависть. Ненавидь врагов, люби друзей. Не на словах, Лола. Жизнь человека состоит из поступков, как бусы из отдельных бусинок. Нанизывай их на эту струну. Любовь и ненависть. Ненависть и любовь…
Ларри спросил уже в машине:
— А ты не боишься вспомнить то, что забыла?
Она пожала плечами и чему-то улыбнулась.
— Смотри, дочка. А то ведь существуют такие вещи, о которых лучше навсегда забыть. Да и ни к чему сильно любить в этом паскудном мире. — Он тяжело вздохнул и стукнул по рулю кулаком. — Без любви оно свободней как-то живется. А вот ненависть я никак в себе не могу преодолеть. Она бурлит во мне, как кипящее масло. — Он повернулся к девушке и пристально посмотрел на нее. — А что если, Лола, ты поможешь своему отцу? Как-никак я тебе родственником прихожусь. — Он подмигнул ей. — Сможешь, а?
Миссис Редфорд подкатила к террасе на розовом «ягуаре», и Билл, швейцар, бросился со всех ног открывать дверцу. Она вышла из машины, опираясь на его руку и озабоченно огляделась по сторонам.
— Мистер Кенвуд дома? — спросила она, не глядя на Билла.
— Нет, мэм. Он еще не появлялся.
Она хотела спросить что-то еще, но передумала и стала подниматься по пологой лестнице на террасу.
Это была худосочная молодящаяся особа далеко за средние года. Над ее стройной фигурой, затянутой сейчас в тончайший лиловый креп, судя по всему, тщательно поработали массажисты, диетологи и модельеры.
— Юджин! — позвала она, едва переступив порог террасы. — Мама привезла тебе коричный ликер и яблочный пирог. Ау, Джинни, спускайся из своей башни.
Миссис Редфорд сняла перчатки и со злостью швырнула их на белый кожаный диван. Потом сорвала с головы шляпу и бросила ее на стол.
Откуда-то из глубины дома появился хмурый заспанный молодой человек в шортах и полосатой майке. Он был высок и угловат, как подросток, хотя на вид ему можно было дать лет двадцать пять, если не больше.
— Ты где-то была, мама?
— Боже мой, Джинни, мы должны были вместе поехать к профессору Шлобски, но ты, как всегда, проспал. Пришлось мне отправиться туда одной и выслушивать дурацкие рассуждения этого вертлявого гомика.
— Мама! — укоризненно воскликнул Юджин.
— Ах, прости, Джинни, я совсем забыла. — Она изобразила на своем лице невинную улыбку. — Скажем так: этого старого импотента.
— Он был замечательным портретистом, мама, — сказал Юджин.
— Ох уж это мне прошедшее время! Я привыкла ценить человека за те достоинства, которыми он обладает в данный момент. — Миссис Редфорд с тщательно вымуштрованной грацией опустилась в шезлонг и достала сигарету. Юджин нагнулся и щелкнул зажигалкой.
— Мой отец тоже был хорошим портретистом. Время так беспощадно к людям, мама.
— Что ты хочешь этим сказать? Я тоже живу в том же времени, но, как мне кажется, сохранила и красоту, и ясность ума.
— Но тебе уже не двадцать лет, мама, — тихо сказал Юджин и повернулся, чтоб идти.
— Не уходи! — Окрик миссис Редфорд прозвучал властно, и Юджин замер на месте. Она бросила недокуренную сигарету на пол и вскочила с шезлонга. — Отвечай: ты снова болтался в этом вонючем притоне гомиков и трансвеститов?
— Я много раз говорил тебе, мама: тебя это не касается. Я никогда не вмешивался в твои отношения с любовниками.
