Мэтт Пенья - 12 историй о настоящей любви (сборник)
Проснулся я от того, что Оливка скреблась во входную дверь.
– Куда это ты собралась? – спросил я, слезая с дивана.
И вдруг увидел его.
Маленький конвертик на полу, под самой дверью. А на нем – мое имя, выведенное аккуратным девичьим почерком. Я выглянул в глазок – никого.
В конверте обнаружилась открытка. На переднем плане худой Санта махал мне, сидя за рулем кабриолета. Внутри от руки было написано: «Это остатки лазаньи с того вечера, когда ты меня продинамил. Поставь в микроволновку на две-три минуты. И кстати, счастливого Рождества».
Открыв дверь, я обнаружил за ней большую тарелку, завернутую в фольгу. Хейли не ненавидит меня! Но едва я наклонился, как Оливка вдруг выскочила на лестницу.
– Эй, ты куда? – поставив тарелку, я рванул за кошкой, но она успела взбежать по лестнице. За спиной захлопнулась дверь, а я помчался наверх, на этаж Хейли, перепрыгивая через ступеньки.
Но Оливки нигде не было.
«Отлично, – подумал я. – А ведь это была моя единственная работа, чтоб ее».
Взлетев на верхний этаж, я обыскал площадку, выглянул в окно, осмотрел заснеженную пожарную лестницу. Потом бегом спустился на первый этаж, оглядел подъезд, заглянул в угол с почтовыми ящиками. Но Оливка будто сквозь землю провалилась.
Через пятнадцать минут бесплодных поисков я стоял на коврике перед квартирой Хейли, и нерешительно поднял руку. Она ведь принесла тарелку с едой и ушла, а не пригласила в гости – значит, явно не хотела меня видеть. Да и просить о помощи я как-то не привык.
И все же.
Я постучал.
Хейли тут же открыла дверь и встревоженно посмотрела на меня.
– Что случилось? Я слышала, как ты носишься по лестнице вверх-вниз. Раз пятнадцать уже пробежал, не меньше.
– Оливка куда-то смылась. Обыскался ее уже, никак не найду. Майк и Дженис меня убьют.
Хейли схватила ключи.
– Уверена, она где-то здесь. Пошли.
Мы снова поднялись на верхний этаж и обшарили каждый уголок. Хейли даже открыла окно, выходящее на пожарную лестницу, и высунула голову. Ничего. Оливки не оказалось ни в лифте, ни в мусоропроводе, ни в кладовке. Мы прочесали каждый этаж, с последнего до первого. Как вдруг на обратном пути Хейли дернула меня за рукав и указала на что-то.
– Да ты издеваешься, что ли? – выпалил я.
Оливка сидела возле тарелки, завернутой в фольгу, и вылизывала правую лапу. Она даже не стала вырываться, когда Хейли взяла ее на руки. Я открыл квартиру Майка, Хейли опустила Оливку на пол, и кошка невозмутимо прошествовала к своей миске.
– Напугала меня до смерти, – выдохнул я.
– Ты что, все-таки попытался сидеть с кошкой и одновременно смотреть телевизор?
Я саркастично усмехнулся.
– Нет, но спасибо! Правда. Не знаю, что бы я делал без тебя.
– Никаких проблем.
Волосы Хейли почему-то были влажными. И глаза, кажется, припухли.
– Даже если это был коварный план, чтобы заманить меня сюда.
Она наклонилась, подняла тарелку с лазаньей и протянула ее мне.
– Спасибо за угощение, – я стоял с тарелкой в руках, уставившись в пол. – Насчет вчерашнего… Хейли, мне очень, очень жаль…
– Я знаю, что ты, наверное, голодаешь, – оборвала она меня. – Но скажи честно, вот именно сейчас, в эту секунду, ты очень хочешь есть?
– Сейчас? – переспросил я. – Нет, не особенно. А что?
– Надень самое теплое пальто и непромокаемые ботинки. Встречаемся внизу в пять.
* * *Тучи наконец-то рассеялись, и низко в небе показалось солнце. Воздух на улице был морозным и свежим. Я шел за Хейли по заметенной дорожке и видел, как облачка пара вырываются у меня изо рта. Мы шли очень медленно: толстый слой снега покрывал все вокруг.
– Мне так нравится ходить по нему первой, – сказала Хейли, с хрустом наступая в нетронутое белое море.
– Мне тоже.
Из обуви у меня нашлись только кроссовки, так что носки уже промокли. Да и толстовка оказалась слишком тонкой. Приходилось держать руки в карманах, чтобы они не замерзли. Но прокладывать путь по свежему бруклинскому снегу было здорово. Обычно он через несколько минут превращался в мерзкую бурую жижу.
Добравшись до Седьмой авеню, мы оглядели пустую улицу.
– Сегодня это все – только для нас с тобой, – сказала Хейли.
– А куда мы идем, кстати?
– В Проспект-парк. Мне кажется, сейчас там просто потрясающе.
Магазины и рестораны не работали. Металлические жалюзи, разрисованные граффити, были опущены и закрыты на замок. Полные мусорные баки превратились в высокие сугробы. Снегоуборщики сюда еще не добрались, поэтому трудно было понять, где заканчивается тротуар и начинается проезжая часть. Да и машин все равно не было. Пешеходов, впрочем, тоже. Хейли была права: только мы с ней отважились выйти на улицу после такой метели.
Дойдя до середины следующего квартала, мы услышали музыку, доносившуюся из окна какого-то особняка. Обычная рождественская песенка, которая казалась не такой уж и банальной.
– Может, послушаем немного? – спросила Хейли. – Вдруг рождественское настроение появится.
– Давай.
Я очистил от снега два пятачка на нижней ступеньке крыльца, и мы уселись. Странно было находиться так близко к Хейли. Я подумал: может, стоит снова заговорить о прошлой ночи, чтобы все окончательно прояснить? Но момент был явно не самый подходящий, так что я промолчал. Мы просто сидели, слушали музыку и размышляли каждый о своем. Солнце уже спряталось за рядами домов к западу от нас, и ветер стал понемногу крепчать, но я почему-то больше не чувствовал холода.
Хейли толкнула коленом мою ногу.
– Я должна кое в чем тебе признаться.
– Еще один, последний раунд игры «узнай-меня-лучше»?
Слегка улыбнувшись, она покачала головой.
– Нет, это уже пройденный этап.
Хейли стала дергать за ниточку, торчащую из кармана пальто.
– Помнишь, как ты пришел чинить мой душ?
Я кивнул.
– Знаешь, так забавно получилось: ты ушел, а на следующий день все чудесным образом снова заработало.
– Погоди-ка, – я все еще не мог понять, к чему она клонит. – Но ты же все равно приходила потом…
Ох.
До меня наконец дошло. Хейли использовала душ как предлог, чтобы… и дальше заходить ко мне в гости.
– Так твои трубы уже разморозились?
– Не уверена, что они вообще замерзали, – Хейли сунула руку в капюшон и показала мне свои влажные светлые волосы. – Я как раз закончила мыться, когда ты постучал в дверь. Мама убила бы меня, если бы узнала, что я сижу тут с мокрой головой.