Екатерина Маркова - Блудница
«Ничего нет в мире случайного, дорогой Ник. Наверное, так надо было, чтобы муж взял меня с собой в Стокгольм на медицинский симпозиум в качестве своего ассистента (я ведь как-никак уже магистр медицины), что ты попал в руки лучших реаниматоров, а я смогла наконец повидать тебя, предварительно напугав до смерти… Я знаю, как поразительно похожа на маму. Но об этом позже… И, думаю, это «позже» состоится совсем скоро. Мы с маленькой Марией тоже собираемся подышать морским воздухом. Так что жди нас эдак через недельку…»
Потапов был очень благодарен Ксюше за это письмо. Каждодневные телефонные переговоры с Таней и Петькой держали его в курсе всех домашних и служебных дел, частенько позванивал Ингвар… Но почему-то именно письмо взволновало Потапова. Конечно же, Ксюше ничего не стоило позвонить ему, но она избрала именно этот способ общения, требующий других затрат и времени, и сосредоточенности, и, главное, душевной потребности.
Потапов купил открытку с изображением синайской горы Моисея, отправил Ксюше ответ, а сам сообщил медсестре Монике, что намерен совершить восхождение на вершину этой горы. Моника, живая, смешливая особа с фарфоровым личиком, тугими белесыми кудряшками и абсолютно неопределенным возрастом, всплеснула руками и с ужасом простонала:
— Бог мой! Да вы в своем ли уме, Николай?! Знаете ли вы, что для того, чтобы подняться на священный пик, нужно преодолеть три тысячи семьсот пятьдесят ступеней! Да ведь еще и восход солнца там встретить! Нет, ну это надо, чтобы такое в голову взбрело! Вот нажалуюсь доктору — он вам покажет Моисееву гору! Его, можно сказать, по косточкам только-только собрали, еще вон штырь железный в бедре сидит, а такие фантазии в голову лезут!
Потапов не стал спорить с расходившейся Моникой. Он договорился с таксистом, постоянно дежурившим у входа в гостиницу, и в один из вечеров после того, как бдительная Моника, проверив готовность Потапова отойти ко сну, пожелала ему спокойной ночи, выскользнул из номера и сел в ожидавшую его машину.
Дорога, вырубленная между гор и только слабо освещаемая фарами машин, потрясла Потапова. Громады хребтов стискивали с обеих сторон эту слабую, как надежда на спасение, заасфальтированную полоску, и Потапов с ужасом и восхищением думал о тех ветхозаветных избранцах, возглавляемых неумолимым пророком, которые десятилетиями среди этих невозмутимых исполинов пядь за пядью отвоевывали человечеству шанс на бессмертие. Наверное, медсестра Моника была права и из организма Потапова выходили лошадиные дозы наркоза. Слезы душили его от неведомых доселе ощущений. Он, волею судеб оказавшийся среди синайской пустыни, почувствовал, как его душа разрывается от муки сопереживания с тем народом, единственным орудием которого была только вера. Он мысленно увидел себя среди этих людей, исчезло значение великого исхода, и появилась мучительная череда дней и ночей, когда вокруг песок, горы, палящее солнце, сатанинские игры в миражи и оазисы, жажда, голод, болезни, сомнения и ярость бунта… И тогда мироздание бросало на свои гигантские весы всю невозможность брести дальше через путаный, не поддающийся осознанию, переполненный опасностями лабиринт — и пылающая одержимость веры в чуть тлеющем жизнью человеческом существе перевешивала… и вновь гнала вперед могучий в своей повседневной человеческой слабости избранный Господом народ…
Потапов попросил таксиста на минуту остановиться и, ступив с обочины на каменистую поверхность, вытер слезы. Задрав вверх голову, с укоризной и благоговением глянул на полный звездный аншлаг.
— Те же самые, они те же самые, как и тогда. И такие же равнодушные и холодные. Немые, как бездарь перед школьной доской, — яростно прошипел Потапов и вдруг выбросил вверх руку и, стиснув пальцы в кулак, грозно покрутил у себя над головой.
Бессилие перед этим сверкающим изогнутым пологом, перед сомкнувшимися тесным монолитом горами, перед прихотью неба разлиться ливнем или завихрить все живое смертоносным ураганом из песка и обломков скал клубилось в Потапове нарастающим бешенством и на десятки веков опоздавшей горькой сопричастностью с племенем Израиля. Он глубоко вдыхал неподвижный сухой воздух пустыни, и его легкие расправлялись и набирали мощь для дикого безутешного вопля.
— Моисей угоден Аллаху, — раздался за спиной голос таксиста, точно прочитавшего мысли Потапова. — Я поэтому не только для заработка вожу христиан на его гору. Моисей — пророк, Авраам — пророк, я знаю ваших пророков. И на экскурсии в монастыре Святой Екатерины тоже был.
— Молодец, — сухо одобрил египтянина Потапов и направился к машине.
Таксист довольно прилично говорил по-английски, хотя ровно половину всего, что он с упоением рассказывал Потапову, тот не понимал. Он и не вникал в его повествование, но и не мешал, понимая, что утомительное однообразие дороги может усыпить даже опытного водителя.
Восхождение оказалось для Потапова не таким уж изнурительным. Рядом со ступеньками шла тропа, по которой можно было подниматься на верблюде. Непривычно ощущая себя верхом, Потапов время от времени оглядывался назад, как бы отмеряя количество пройденного пути, и всякий раз встречался с черными блестящими глазами, сверкавшими белизной зрачков сквозь прорезь бедуинской повязки. Взгляд этого человека, следующего верхом за Потаповым, почему-то неприятно тревожил его. Путь, освещаемый только ручными фонариками, казался бесконечно долгим, и когда на вершине горы светлеющее предрассветное небо открыло горизонт и простор, с души точно свалилась тяжесть. Бедуин, следующий за Потаповым, грациозно спрыгнул с верблюда и жестом предложил ему помощь, хотя погонщик уже приказал своему четвероногому лечь и ноги Николая плавно коснулись земли. Потапов, благодарно кивнув, отказался от помощи, — и его неприятно поразила эта услуга. Точно этот запеленатый худощавый араб знал, что инородное тело в тазобедренном суставе ограничивает свободу движений Потапова и ему не так-то просто даются любые передвижения…
Когда из-за дальних гор показался краешек солнца, вся вершина горы огласилась восторженными ликующими криками.
— Почувствовали, как разом все грехи улетучились? — весело спросила Потапова растрепанная русская девушка. — Я почувствовала. Сразу стала весить меньше килограмм на десять. Хотя, может, вы не такой грешник, как я.
За плечом Потапова кто-то иронично хмыкнул. Николай резко повернул голову и в который раз встретился с устремленным на него в упор взглядом бедуина. При свете дня в разрезе чалмы были видны удлиненные с густыми загнутыми ресницами вызывающе наглые и насмешливые глаза. Потапова вдруг резко затошнило, и голова пошла кругом. Он качнулся, и стоящая рядом девушка подхватила его под руки очень вовремя…
