Татьяна Дубровина - Все или ничего
Вот француженка Лулу Даньель сражается со знаменитой опытной Линдой Груэрман.
Сенсация! Лулу побеждает с перевесом в два очка и выходит в финал! Не зря говорят, что дома и стены помогают.
Эмоциональные французы повскакали с мест, размахивают своими полосатыми флагами-триколорами. Наверное, Даньель станет для них отныне национальной героиней.
А вот китаянка Ляо Сунь. Маленькая, приземистая, она работает точно и аккуратно. Без напора, зато и без ошибок. Как будто не фехтовальщица, а бухгалтер.
Клюет противницу рапирой, точно воробушек клювиком. А соперница-то ее… да, точно, россиянка!
Но кто же это? Ирина напряженно наморщила лоб: дожила, своих не в состоянии узнать!
Высокая, худющая даже для спортсменки. Может, Светка Зарубина вес к чемпионату сбросила?
Нет, у Светланы есть манера в самые напряженные моменты слегка заворачивать носок правой ноги вовнутрь, точно у косолапого медвежонка.
Черт! Распереживалась! Забыла звук включить! Идиотка, склеротичка!
Палец лег на кнопку пульта, и экран закричал тысячей зрительских голосов, которые спортивному обозревателю пришлось перекрикивать:
— …отступает. Как обидно за нашу сборную! Бесспорный лидер команды Ирина Первенцева из-за травмы не смогла участвовать в этих крупнейших соревнованиях…
Комментатор тараторил заученные фразы, и чувствовалось, что на самом деле Ирино отсутствие его не слишком огорчает.
Камера скользнула по лицу Самохина: вот кто на самом деле переживает.
Константин Иннокентьевич даже свою неизменную бейсболку стянул с лысины и теперь нервно отгрызает кусочки козырька. Оператор удачно поймал момент.
— …Последний укол методичной китаянки, и — увы, увы! Виктория уходит с дорожки побежденной. Что ж, не станем судить ее слишком сурово, Вика еще очень молода. Будем надеяться, что впереди ее ждет много ярких побед…
Вика? Соболева?!
Костик взял ее?
Зачем, спрашивается? Ведь девчонке всего шестнадцать. Ей бы выплясывать под тяжелый рок да целоваться с… с кем попало, образовав хоровод вместе с подобными трясогузками.
Конечно, у нее есть перспектива, но очень уж далекая! А сейчас Вике слишком рано выходить на помост вместе с всемирно известными мастерами.
Без сомнения, Самохин вытащил ее в Париж, как говорится, на безрыбье, от отчаяния.
Бедный Костик, жаль его. Но репортаж продолжается:
— …На помост выходят мужчины-саблисты. Согласно жеребьевке в первой подгруппе выступает наш…
А вот тут звук точно можно выключить. Этого человека, с собранными в длинный хвост волосами, Ирина узнала бы из миллиона. Но ей неинтересно смотреть на него. Противно даже.
И она выключила не только звук, но и изображение. Пусть дерется за кадром. Ничего страшного, если у него станет одной заочной болельщицей меньше.
Господи! Теперь ведь я и вправду могу быть только болельщицей, не более того…
Болельщица… Болею… Больная…
Калека, инвалид, развалина!!! Рухлядь, никому не нужная…
Ни команде, ни… Владимиру.
И это окончательно.
Не поправишь, не вернешь…
А как хотелось бы поправить!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Ты счастлива, — и я бы должен счастье
При этой мысли в сердце ощутить,
К судьбе твоей горячего участья
Во мне ничто не в силах истребить.
Он также счастлив, избранный тобою, —
И как его завиден мне удел!
Когда б он не любил тебя — враждою
К нему бы я безмерною кипел!..
Глупец! Я думал, юных увлечений
Пыл истребят и гордость, и года.
И что ж: теперь надежды нет и тени —
А сердце так же бьется, как тогда.
Глава 1
НЕВЕСОМОСТЬ
Чем больше Ирина Первенцева думала о собственной вине перед Львовым, тем сильнее ей хотелось его видеть.
Но не для того, чтобы попросить прощения, а для того, чтобы больше никогда, никогда не оттолкнуть его! Более того, чтобы не отпустить от себя ни на шаг.
Ей необходимо было ежеминутно слышать его глубокий голос, к которому она так привыкла в реанимационной палате, видеть его плавные жесты, вдыхать запах его терпкого одеколона.
Ирине не хватало его теплых, ласковых прикосновений, спокойной покровительственной улыбки, образующей веер складочек-лучиков в уголках глаз.
И о чем она особенно жалела, так это о том, что упустила возможность хоть один раз, хоть ненадолго погрузить пальцы в его густую белокурую гриву. Ощутить мягкость пышной, пушистой шевелюры своей ведущей, чувствительной левой рукой.
Как это было бы упоительно приятно… и ему, наверное, тоже. Он бы жмурился, как большой изнеженный кот. Или, скорее, как прирученный лев.
С Ириной случилась невиданная при ее крепком здоровье штука: сердце начало побаливать. Если переломы, раны, травмы были привычны и не пугали, то эти внутренние сбои, внезапная аритмия, скачки и провалы пульса вызывали тревогу… С чего бы?
Ирина еще не вполне понимала, что ее сердце просто отдано мужчине и больше ей не принадлежит.
С Андреем симптомы были иными: их можно было сравнить в повышением адреналина в крови перед началом крупных соревнований.
Сейчас — совсем наоборот. Она чувствовала себя размякшей и обесточенной. Хотелось лежать на диване и мечтать! Или бродить по лесу и мечтать. Или погрузиться в воду, но не плыть стремительным кролем, а безвольно лечь на спину, раскинув на поверхности руки и ноги, смотреть в синее небо и мечтать, мечтать, мечтать! И лучше бы это было не бурное море и не горная река с быстрым течением, а тихое прозрачное озеро.
Ни леса, ни озера поблизости не было, но старенький диван — пожалуйста, вот он!
Ира взглянула на будильник: ужас, скоро полдень, а она еще не поднялась! Стыд и срам.
Квашня. Раскисшее желе на блюдечке! Бесформенная медуза!
Но у медузы есть, по крайней мере, механизм регенерации. Я должна включить его.
Нужно действовать!
Однако, как она ни пыталась сама себя растормошить, это не срабатывало. Вместо того чтобы вскочить и сделать хотя бы щадящую зарядку, Ира лишь протянула руку к телефонной трубке:
— Справочная? Мне бы узнать домашний телефон. Львов Владимир Павлович. Год рождения точно не знаю. Шестидесятый с хвостиком примерно… Хвостик? Может, длинный, а может, как у зайца, говорю же — не знаю… Что?! Во всей Москве — ни одного Львова Владимира Павловича? Девушка, милая, посмотрите повнимательней, пожалуйста!.. Слушай, ты, бездельница, дармоедка, поискать лень, да?
