Шум дождя (СИ) - Ру Тори

***

Утро накатывает волной одуряющей слабости. Сквозь пульсирующий гул прорывается омерзительный стук дождя, и тело скручивает судорога. По рукам и ногам гуляет ноющая боль, сиплое дыхание обжигает пересохшие губы, на миллионы осколков раскалывается голова… Лиза — без макияжа, в свободной футболке и брюках — расчесывается возле зеркала и, прихватив рюкзак, уходит на учебу. А я в изнеможении прикрываю глаза.

Мышцы горят, суставы ломит, каждое движение порождает озноб, зубы выстукивают дробь. Теперь понятно, дело вовсе не в дожде — я подхватила нашумевший мутировавший вирус. Накануне, по пути в наш район, Херувимчик смачно чихал на весь салон, но заразилась, вероятно, только я — если принимать во внимание мое везение.

Варвара Степановна вечно пеняла на мой никудышный иммунитет и поила меня чаем с ненавистным медом и травами, но папа предпочитал традиционную медицину — вызов врача и таблетки. Главное, что я была не одна, и мне становилось легче от любых проявлений заботы. Теперь же я абсолютно беспомощна и даже не могу встать, чтобы отыскать в коробках градусник и принять жаропонижающее.

Кутаюсь в одеяло, адски мерзну, проваливаюсь в забытье… И оказываюсь в подсобке заброшенного музея, аккурат возле пугающей картины. На мне нелепая, вычурная одежда, броская бижутерия, высоченные каблуки, и я ненавижу их и себя… В следующий миг я ныряю в интерьер тесной убогой квартиры — кричу ребенку, чтобы тот заткнулся, захлопываю рамы, смахиваю на пол семечки и конфеты и наглухо задергиваю шторы. Прошлое застывает в переплетении цветовых пятен и линий, а я стою перед холстом с зажженной спичкой в руке, так и не получив на свои вопросы ответов.

Навязчивый бред то отпускает, то вновь без остатка поглощает сознание, выматывает, мучает, изводит. Из груди вырываются стоны — на ребра словно сбросили тяжеленный камень, и раскаленное дыхание ежеминутно прерывается кашлем.

Реальность подергивается сумеречным туманом, на обоях расцветают алые пятна пробившегося через тучи заката. В комнате бесшумно открывается дверь, и в темном проеме возникает знакомый силуэт. Спирит… Красивый, высокий и стройный, словно модель, и опасный, как рок-звезда. На нем черная косуха, драные джинсы и тяжеленные ботинки, и в этом прикиде он выглядит убийственно круто.

— В обуви нельзя… — остаюсь собой и пытаюсь душнить, но распухший язык прилип к нёбу, и повлиять на гостя не получается. Спирит хитро прищуривается, разворачивает стул Лизы к моей кровати, садится на него и берет меня за руку. Его прикосновение — обездвиживающее, пробирающее током, отзывающееся в каждой клеточке тела — вызывает в душе мощный шторм, но в секунду сменяется безмятежной, воздушной легкостью. Я тону в его светлой, завораживающей улыбке и снова повторяю:

— Почему мне так с тобой хорошо?..

— Потому что мне с тобой — тоже…

Просыпаюсь в кромешной темноте от посторонних звуков — кто-то гремит ключами в прихожей, убирает на полочку обувь, щелкает выключателем. Под потолком загорается лампочка, я мгновенно зажмуриваюсь и осторожно приоткрываю один глаз. Лиза забрасывает рюкзак под стол, достает из шкафа домашние шмотки и быстро переодевается, а я прислушиваюсь к собственным ощущениям и недоумеваю — озноб и ломота прошли без следа, вместе с ними схлынули злость и обиды. Мне все так же легко и спокойно, как в моменте, когда Спирит гладил мою ладонь, и от прикосновений горячих пальцев покалывало кожу, но это был всего лишь сон… Реалистичный, вычурный, красочный сон, какой случается только при повышенной температуре.

— Лиза, входная дверь была заперта? — приподнимаясь на подушках, на всякий случай уточняю я, и сестра с подозрением на меня косится:

— Конечно. Я только что открыла ее своим ключом.

Разочарованно вздыхаю, но вдруг замечаю стоящий на коврике стул, развернутый к моей кровати, и от глубочайшего шока теряю дар речи.

23

Когда-то давно я уже сходила с ума — лет до пяти сочиняла странные небылицы и увлеченно рассказывала их окружающим. Доводы взрослых, что такого не может быть, их просьбы и нотации на меня не действовали. Отчаявшись, папа отбросил предрассудки перед мозгоправами и всерьез собирался показать меня им. Однако бабушка его удержала. Вместо этого она подробно расспрашивала меня о фантазиях, уточняла детали и набрасывала заметки в блокноте. Она сделала все, чтобы я не считала себя ущербной, но я все равно это ощущала — по тревоге в глазах родных, по натянутым улыбкам, по долгим паузам в разговорах. Постепенно дни детства стали далеким прошлым, но мучительный стыд за дурацкие выдумки до сих пор испепеляет меня изнутри. Чем старше я становилась, тем незаметнее старалась казаться — лишь бы больше его не испытывать. Лишь бы не видеть досаду и страх на папином озадаченном лице.

Стул давно вернулся на законное место, черная ночь окутала город, Лиза крепко спит, а у меня кипит и взрывается мозг. Сон это был, или все же невероятная явь? Если явь — как Спирит тут оказался? После возвращения домой я совершенно точно положила ключи в карман, да и Лиза подтвердила, что замок был надежно заперт! А еще я умудрилась чудесным образом выздороветь. От прикосновения! Запястье до сих пор его помнит и приятно покалывает, хотя это похоже на лютый бред.

Я комкаю подушку, заворачиваю в узлы одеяло, несколько раз встаю попить холодной водички, но успокоение не наступает. На рассвете я не выдерживаю и предпринимаю вылазку в шкаф, но связку ключей в джинсах не нахожу и окончательно впадаю в ступор.

Вскоре у Лизы звонит будильник. Недовольно засопев, она вылезает из кровати и, подхватив чистое полотенце, закрывается в душе. Мне необходимо убедиться, что я все еще в здравом уме и могу связно изъясняться — встаю и, напялив пушистые тапочки, плетусь на кухню.

Разогреваю в микроволновке замороженные блинчики, нажимаю кнопку на чайнике, сажусь у окна и наблюдаю за наступлением нового дня — в квартирах напротив скользят темные силуэты, по двору медленно проползают блестящие авто, стрижи и ласточки стремительно проносятся над крышами. Солнце слепит сонные глаза, но день обещает быть прохладным — бешеный ветер врезается в стекла и с остервенением треплет чахлые кустики у подъездов. На асфальте у переполненной урны кружится мусор, и я воображаю себя скомканной, никому не нужной бумажкой, болтающейся в завихрениях воздуха без цели и внятных планов на будущее. Единственная рабочая стратегия — ни с кем не общаться и даже в новой школе строить из себя безмолвную тень.

Но яркий и надежный образ Спирита разжигает в душе горячий огонек и не позволяет тоске утянуть меня в ее заплесневелые глубины.

Чайник булькает и отключается, я готовлю две порции черного кофе и водружаю тарелку с блинчиками в центр стола. Лиза, обдав меня ароматами геля для душа и травяного шампуня, садится на стул Анны и раскладывает перед собой зеркало, палетку теней и косметичку. Она вполне миролюбиво благодарит меня за заботу, выводит идеальные стрелки на веках и упрямо улыбается, хотя выдержка дается ей тяжело. С аппетитом откусывает блинчик, отхлебывает кофе и, вздохнув, внезапно разражается многословным признанием:

— Да, мне очень больно. И… огромное спасибо тебе, Варь. За то, что не жалеешь и не лезешь с сочувствием. Многие девчонки нарываются на подонков, но я не сломалась. Я разозлилась. Появилась мотивация утереть ему нос — я и без конкурса всем докажу, что он ошибся, поступив со мной вот так. Он больше не увидит ни одной моей слезинки и будет со стороны наблюдать за моими успехами! Но, даже если он передумает и снова мне что-то предложит, я не поведусь. Клянусь. Будешь свидетелем!

— Буду, — я тоже отпиваю кофе и нехило обжигаю губу. Мне нравится настрой Лизы, с той лишь оговоркой, что она, как и прежде, собирается жить с оглядкой на этого заносчивого придурка. Я еще долго ее слушаю и изображаю искреннюю заинтересованность, но голова забита миллионами вопросов, ответы на которые может дать только Спирит. Вытянуть из него информацию — дело гиблое, но я должна хотя бы попытаться, и жду ухода Лизы как на иголках.