Измена. Спаси меня, если сможешь (СИ) - Латте Лия
Глубоко вдохнула, пытаясь загнать ком обиды и гнева куда-то поглубже, туда, где он не будет мешать думать и действовать. Провела ладонью по глазам — слез не было, только противное жжение. Нужно работать. Сейчас не до Артёма и его бредовых фантазий.
Быстро выпила стакан кофе, пока время позволяло и вперёд — спасать жизни.
Уже подходя к своей машине, чтобы проверить укладки, я увидела идущего мне навстречу главного врача. Его серьезное лицо не предвещало ничего хорошего.
— Ларина, зайди на минуту, — сказал он, кивнув в сторону своего кабинета. Я мысленно застонала, но пошла следом. — Тут такое дело… Смирнов несколько минут назад написал заявление о переводе. В другую бригаду. Прямо с сегодняшнего дня.
Я замерла. Вот так быстро?
— Просьбу я удовлетворил, учитывая… обстоятельства, — Андрей Викторович посмотрел на меня внимательно, словно пытаясь прочесть что-то на моем лице. — Так что сегодня ты поедешь со стажёром. Антон его зовут. Первый день на линии после учёбы. Ввести в курс дела, проконтролировать. Справишься?
Сказать, что я была в шоке — ничего не сказать. Смесь облегчения от того, что не придется всю смену провести рядом с Артёмом, и жгучей обиды на то, как он легко сбежал, отказался от меня, боролась во мне. А в нагрузку еще и стажёр…
— Да, Андрей Викторович, справлюсь, — выдавила я.
Антон оказался худеньким нервным пареньком с испуганными глазами, который смотрел на меня как на новое чудо света. Знакомство было скомканным, и почти сразу поступил первый вызов:
«Женщина, 78 лет, боли в груди, высокое давление».
Доехали быстро. Квартира встретила нас запахом корвалола и кошек. На диване сидела пожилая женщина, держась за сердце. Рядом суетился её взволнованный сын.
— Мама жалуется на сильную давящую боль за грудиной, уже минут двадцать, — торопливо сообщил он. — Давление померили — 210 на 110! Выпила каптоприл, но легче не становится.
— Дышать тяжело? Тошнота есть? — спросила я, доставая тонометр и ЭКГ-аппарат.
— Да, дышать трудно, голова кружится… — прошептала пациентка.
— Антон, давай ЭКГ, быстро, — скомандовала я.
Стажёр засуетился, начал путаться в проводах, неправильно накладывать электроды. Я терпеливо поправила, стараясь не выдать раздражения.
«Артём бы уже пленку снял, пока я анамнез собираю», — зло пронеслось в голове. Как же легко и слаженно мы работали… до вчерашнего дня. Злость на него снова обожгла.
На ЭКГ — синусовая тахикардия, без явных признаков инфаркта, но картина тревожная. Давление действительно высокое.
— Антон, нитроглицерин под язык, спрей. И готовь систему для капельницы, магнезия пойдет, — распорядилась я, делая пометки в карте вызова.
Снова заминка. Антон долго возился с флаконом, не мог вскрыть ампулу с магнезией, чуть не уронил иглу. Пришлось опять вмешаться.
Пока капалась магнезия, давление медленно поползло вниз, боль в груди уменьшилась. Пациентку решено было госпитализировать.
В машине она чувствовала себя стабильно, но Антон всю дорогу сидел как на иголках, то и дело поглядывая на кардиомонитор с таким видом, будто ожидал худшего. Сдали пациентку в приемное отделение, и я выдохнула. Первый блин комом, но справились.
Не успели мы вернуться на станцию и пополнить укладки, как снова вызов:
«Ребенок, 3 года, задыхается».
Адрес оказался на другом конце района. Летели с сиреной, каждая секунда казалась вечностью. В квартире нас встретила бледная, почти обезумевшая от страха молодая мама с ребенком на руках.
Мальчик тяжело, шумно дышал, с явным усилием на вдохе, был слышен лающий кашель. Ложный круп, скорее всего.
— Он проснулся от кашля, а потом стал задыхаться! Мы дышали над паром в ванной, не помогает! — тараторила мама.
— Спокойно, сейчас поможем, — сказала я как можно увереннее, хотя сердце тоже сжималось при виде страдающего малыша. — Антон, небулайзер, готовь Пульмикорт. Быстро!
Мальчик плакал, вырывался. Уровень кислорода в крови был снижен — 90%. Стажёр дрожащими руками пытался собрать устройство, уронил маску.
— Антон! Соберись! — рявкнула я, чувствуя, как нервы натягиваются до предела.
«С Артёмом мы бы уже дышали… Он бы успокоил маму, отвлек ребенка…» Но Артёма здесь не было. Была только я и перепуганный стажёр.
Я сама быстро собрала небулайзер, прижала маску к лицу ребенка. Он кричал ещё громче, но дышать нужно было обязательно. Через несколько минут ингаляции дыхание стало чуть ровнее, кашель смягчился. Сатурация поднялась до 94%.
— Госпитализация обязательна, состояние может ухудшиться, — объяснила я маме, пока мой новый напарник неуклюже пытался заполнить карту вызова. — Собирайтесь.
В машине мальчик снова начал беспокоиться. Я следила за монитором. Сатурация держалась на 93–94%, но дыхание оставалось частым. Заменили небулайзер на кислородную маску.
— Антон, проверь еще раз кислородный баллон, давление нормальное? — попросила я, не отрывая взгляда от ребёнка.
Стажёр наклонился к баллону у носилок, что-то там покрутил.
— Да, вроде… Ой!
Раздался короткий шипящий звук, и индикатор давления на редукторе резко упал до нуля. Антон, видимо, не до конца закрыл вентиль после проверки, или что-то сорвалось. Подача кислорода в маску прекратилась.
Мальчик тут же снова начал тяжело дышать, его губы на глазах стали приобретать синюшный оттенок. Сатурация на мониторе стремительно поползла вниз — 90… 88… 86…
— Антон! Что ты наделал⁈ Запасной баллон! Живо! — закричала я, лихорадочно пытаясь понять, где в этой машине запасной кислород и как быстро мы сможем его подключить, пока цифры на мониторе продолжали падать…
Глава 34
Цифры на пульсоксиметре падали с ужасающей скоростью: 85… 84…
Ребенок судорожно хватал ртом воздух, его маленькая грудная клетка вздымалась с невероятным усилием, но каждый вдох был коротким, свистящим. Синий оттенок вокруг губ становился всё заметнее.
Мама рядом тихо выла, закрыв лицо руками, её плечи сотрясались от беззвучных рыданий.
— Антон! Запасной баллон! Живо!
Стажёр замер, его глаза расширились от ужаса, руки беспомощно повисли вдоль тела. Он смотрел то на меня, то на стремительно падающие цифры, то на пустой основной баллон, будто не понимая, что произошло и что делать дальше. Паника парализовала его.
Времени на раздумья не было. Каждая секунда утекала, забирая у ребенка драгоценный кислород. Внутри всё похолодело от смеси ярости и страха.
— Вон там, под сиденьем! — рявкнула я, указывая на отсек у дальней стенки салона. — Давай же!
Антон споткнулся, но рванул к указанному месту. Его руки дрожали так сильно, что он никак не мог открыть защелку отсека.
— Не могу… — пролепетал он, чуть не плача.
К черту! Я оттолкнула его в сторону так резко, что он чуть не упал, сама рванула защелку и выдернула небольшой запасной баллон.
Руки действовали на автомате, отработанные годами движения взяли верх над эмоциями. Открутить вентиль, проверить давление, быстро присоединить трубку к редуктору, подключить к маске…
Шипение кислорода показалось самым прекрасным звуком на свете.
Я снова прижала маску к лицу мальчика, следя за показаниями монитора. Цифры замерли на отметке 82, потом медленно, мучительно медленно поползли вверх: 83… 84… 85…
Выдохнула, чувствуя, как напряжение слегка отступает, но не отрывала взгляда от ребенка и показателей. Дыхание малыша пока оставалось тяжёлым, но синева вокруг губ начала бледнеть.
— Петрович, сколько нам ещё? — обратилась я к водителю.
— Минуты три, Ксюша, уже почти приехали, — отозвался Виктор Петрович, его голос был непривычно напряжённым. Видимо, и ему передалась паника.
Остаток пути прошел в гнетущей тишине, нарушаемой только прерывистым дыханием ребенка и писком монитора. Я не сводила глаз с мальчика, подбадривая его тихими словами, хотя он вряд ли их понимал. Мама немного успокоилась, но продолжала всхлипывать.
