Американский принц (ЛП) - Симон Сиерра

— Прямо сейчас здесь есть только я, — рычит он, его влажные губы движутся по моему уху. — Не он. Я.

Он говорил это мне раньше. И Эш говорил это мне раньше. Эта пульсирующая, яростная, необыкновенная одержимость в своей самой честной форме, ревности, с которой мы все должны жить, и она осторожно пробирается прямо в мой живот и высвобождает свою ярость, выливаясь волна за волной в интенсивных сокращениях мышц. Мои крики приглушены его ладонью, закрывающей мой рот, и, похоже, они его подстрекают, потому что каждый толчок становится болезненно жестким и глубоким, и вся его сила нацелена на одну задачу: похитить из моего тела столько удовольствия, сколько он сможет.

И все же я сжимаюсь и пульсирую вокруг него, этот оргазм настолько неистовый, что он тянет за мышцы моего живота, захватывая внутреннюю сторону моих бедер.

— Моя, — хрипло говорит Эмбри. — Моя, — и с рваным вздохом, все еще прикрывая ладонью мой рот, вздрагивает и извергается, удерживая себя настолько неподвижно, что я чувствую пульсирующие импульсы, пока он изливается внутри меня. Я чувствую тепло и влажность, чувствую отбойный молоток его сердца, когда его грудь прижимается к моей спине, я дрожу от того, что его щетина царапает мою щеку. И каждое это чувство я приветствую и вбираю в себя, потому что оно исходит от человека, которого я сама выбрала, чтобы он мне его подарил.

Я снова принадлежу самой себе.

Он напрягает бедра один или два раза, а после мы лежим абсолютно неподвижно, в полной тишине, наше резкое дыхание синхронизируется, а затем замедляется. Во мне разливается чувство удовлетворения, чувство безопасности, глубокий колодец любви. И ощущение раскрытой тайны, обнаружения до сих пор скрытого берега. Чего-то, что принадлежит только нам с Эмбри.

— Впервые за пять лет, когда были только мы, — говорю я через минуту.

Эмбри скатывается с меня, не отвечая.

Я снова пытаюсь, стараясь сформулировать то, что сама не понимаю.

— Мне это было нужно. Спасибо, Эмбри.

Он издает насмешливый гортанный звук, хватает брюки и натягивает их на бедра.

— Ты благодаришь меня за то, что я тебя изнасиловал?

Что-то в его голосе не совсем правильно.

— За то, что притворился, что насилуешь меня, — медленно говорю я, поднявшись на локти, чтобы иметь возможность наблюдать за ним. — После того, как я попросила тебя это сделать. И мы нашли безопасный для меня способ.

Он натягивает рубашку, все еще не глядя на меня.

— Мы должны идти.

— Эмбри.

Он смотрит на часы; я вижу, как стеклянная маска на его лице блестит в темноте.

— Прошло всего двадцать минут. Ву и Гарет, вероятно, только сейчас добираются до места встречи.

— Эмбри.

Он, наконец, смотрит на меня. В лунном свете не видно его лица, только очертания и тень. Эти яркие голубые глаза — лишь замки изо льда в темном океане.

— Я сделала что-то не так? — спрашиваю я тихо. — Я попросила от тебя слишком много?

— Ты не просила ни о чем, чего я не хотел давать, — его губы кривятся в горькой улыбке. — В этом-то и проблема.

Я перекатываюсь и сажусь, чтобы лучше его видеть.

— Я знаю, что ты не такой, как Эш, — осторожно говорю я. — Похоже, от секса тебе нужно больше удовольствия, нежели контроля…

— Не удовольствия, — перебивает Эмбри. — Бегства. Есть разница.

— Но это не значит, что неправильно…

— Не говори со мной о неправильном. Ты не знаешь, о чем я думал на этой кровати, черт возьми. Ты не знаешь, что я чувствовал. Что я хотел с тобой сделать!

Это причиняет боль. Я сглатываю.

— Что бы ты ни чувствовал, я чувствовала лишь связь между нами.

— Без Эша нет никаких «нас», разве ты не видишь? Ты говоришь, что это был наш первый раз наедине за многие годы, но ты чувствовала, что там мы были наедине? — он наклоняет голову в сторону кровати. — Тебе казалось, что там не было Эша? Потому что я чувствовал его там. Я видел, как твое обручальное кольцо сверкало в лунном свете, и я слышал, как ты о нем говорила. Я чувствовал себя так, словно сражался с ним каждую секунду, пока был внутри тебя, просто чтобы вся ты принадлежала лишь мне в течение нескольких драгоценных мгновений.

Он падает на кровать, глядя на звездное небо в окне.

— Я — плохой человек, Грир. Я всегда это знал, так, как женщина уверена в том, что носит близнецов внутри своей матки. Это часть меня — эта эгоистичная, легкомысленная часть — и мне жаль, что я не могу вырезать ее из себя, хотелось бы мне быть совершенным, а когда я был моложе, то хотел, чтобы у меня хватило смелости…

Эмбри прерывается и вздыхает.

— Я больше не хочу этого. Хотя, возможно, сейчас я этого хочу, потому что, насколько долбанутым нужно быть, раз мне нравилось принуждать тебя? У меня нет оправданий Эша. И насколько совсем долбанутым нужно быть, чтобы злиться на него, пока принуждаешь к близости его жену? Чтобы ревновать к нему? Чтобы испытывать к тебе собственнические чувства? Мы трое только несколько дней как пришли к соглашению, а я уже все испортил, нахрен.

— Нет, — прошептала я. — Мне это нравится, Эмбри, я люблю тебя. Всего тебя.

Эмбри поворачивается, чтобы посмотреть на меня, а затем целует меня, толкает меня на спину и жадно крадет поцелуи, снова и снова бормоча:

— Ты не должна меня любить. Не должна. Не должна.

Но я люблю, ничего не могу с этим поделать. Я никогда не могла. Я влюбилась в него пять лет назад всего лишь после одной совместно проведенной ночи — и он думает, что сейчас я могу это изменить?

С неохотным вздохом Эмбри выпрямляется и снова встает, вытаскивая из кармана маленький нож. Я моргаю, глядя на него с любопытством, и он печально качает головой, словно поражен тем, что я все еще доверяю ему после того, что произошло. Но я знаю его и знаю, чего он хочет, и поэтому я остаюсь неподвижной, пока он режет узы, освобождая мои запястья, а затем опускается к моим лодыжкам и разрезает толстую ленту.

— Блядь, — ругается он. Через долю секунды тепло капает на мои босые ступни. Я сажусь прямо и вижу, что он придерживает руку, кровь тонкой струйкой течет по его запястью, ее малиновый цвет становится черным в лунном свете.

— Эмбри! — с ужасом говорю я, отклеиваю от своих лодыжек клейкую ленту и сажусь на колени, чтобы взять в свою ладонь его пораненную руку и осмотреть ее.

— Это пустяк, — говорит он, слегка вздрагивая, когда я раскрываю его пальцы. — Моя рука соскользнула, вот и все.

Это неглубокий, но длинный порез, растянувшийся на всю ширину его ладони. Я хватаю с кровати белую простынь и туго оборачиваю ее угол вокруг его руки.

— Я сейчас вернусь, — говорю я, — так что, не двигайся.

Он повинуется мне, наблюдая за мной с внезапной неподвижностью, пока я сползаю с кровати и быстро иду к шкафу. Когда я включаю свет и замечаю свое отражение в зеркале, то вижу, что видел он, когда я уходила — женщину, совершенно голую, со спутанными волосами, свисающими до талии и со следами укусов на каждом дюйме тела, укусов настолько темных, что они видны в лунном свете. Как и всегда, я чувствую вспышку гордости при виде отметин на моей коже, отметин, о которых я просила у мужчины, которого люблю. Но я не знаю, что почувствовал Эмбри, когда все это увидел.

Я хватаю то, за чем пришла, и возвращаюсь к Эмбри, который теперь стоит у окна, все еще придерживает простынь вокруг руки. Он пристально смотрит на кровь, сверкающую на кончиках его пальцев со странным взглядом на лице, словно он потерялся в воспоминании.

Я осторожно убираю простынь с пореза и использую ее чистый край, чтобы вытереть как можно больше крови. Кровотечение замедлилось, но из пореза все еще сочится и капает кровь.

— Что это? — спрашивает Эмбри, нарушая молчание.

Я поднимаю вверх ткань, которую вытащила из шкафа, который по существу состоит из шелка и кружев.

— Это декоративный шарф, — объясняю я, когда начинаю обматывать им руку Эмбри. — Он висел вместе с нижним бельем.