Тихоня из 11 "Б" (СИ) - Воронцова Анна

— Обещаю, — с улыбкой отвечаю.

После того, как Сергей увозит маму с Тимохой, я начинаю собираться к Федору Ивановичу. Закрываю квартиру, рюкзачок закидываю на плечо и тороплюсь вниз. А потом, пересекаю двор и тороплюсь к автобусной остановке.

Федор Иванович встречает меня с улыбкой и блеском в глазах.

— А где мальчуган? — сразу же спрашивает.

— У него занятия. В другой раз, — обещаю.

— Ну ладно. А то я и его теперь жду, — смеется по-доброму. А мне его так жалко становится. Почему же он один. Где дети? Почему бросили его одного? Но спрашивать не решаюсь.

— Прогулка в силе? — спрашиваю. — Погода шикарная.

— Конечно, — кивает. — Я почти готов. Только обуться.

Мужчина надевает ботинки, куртку, шапку. Берет свою трость. И мы покидаем квартиру.

Потихоньку спускаемся с третьего этажа. Лифта к сожалению, в доме нет. Поэтому Федор Иванович и не может один выходить гулять. Мало ли.

Мы выходим на улицу. Он вдыхает полной грудью воздух.

— Вот в деревеньку бы, — мечтательно.

— Можно конечно и в деревеньку, — усмехаюсь. — Но мы с вами вполне может сегодня обойтись парком.

— Именно, — соглашается. — Тут недалеко, — показывает тростью направление. — Мы с женой любили по нему гулять, — окунулся в воспоминания.

Мы почти доходим до парка. Вроде и не далеко от дома деда. Но он заметно устал. Тяжело задышал.

— Так, стоп. Давайте как присядем, — подвожу его к лавке. — Отдышитесь. Вы что-то разволновались со своими воспоминаниями, — говорю, отвлекая его. А сама начинаю нервничать.

— Да все нормально, Алисонька, — говорит сипло.

— Где болит, — спрашиваю.

— Да нигде, — отмахивается. — Сейчас пройдет.

Вот это мне уже совсем не нравится.

— Федор Иванович, где ваши таблетки? Должны же быть таблетки? — от волнения у самой начинают трястись руки.

Он себя ощупывает по карманам и разводит руками. А я вижу, что у него даже не остается сил говорить.

Сама прощупываю его карманы и нахожу блистер с одной таблеткой.

— Валидол…да он вам не поможет, — сомневаюсь.

— Давай, — командует, махнув рукой.

Выдавливаю таблетку и подаю ему, он тут же кладёт ее под язык.

Хватаю телефон и оглядываюсь. Как назло, поблизости никого нет.

— Алло, скорая? Тут деду плохо, — делаю вызов, называя адрес.

Но меня не успокаивают. Говорят, что в нашем направлении сильная авария и ближайшие машины все заняты. Но мне обещают прислать, как только станет возможным.

Меня это не устраивает категорически. Я даже в трубку реву, что если с дедом что-нибудь случится…

Меня колбасит не по-детски. Дед откидывается спиной на спинку лавочки и держится за сердце.

— Помогите, — кричу, но на меня не обращают внимания.

Я беру телефон и звоню Сергею. Он не отвечает. Тогда набираю маму, но палец соскальзывает на имя выше. И звонок отправляется Льву Ермолаеву.

— Да, — отвечает быстро.

А я заикнувшись впадаю в ступор на долю секунды, услышав его голос и тут же говорю в трубку:

— Лев, деду плохо, я боюсь…

Лев

Когда до меня доносят инфу касаемую Тихоновой я не сразу понимаю о чем речь. А когда в столовке Серега раскладывает все по полочкам перед глазами красная завеса появляется. Я хлопаю глазами и все безрезультатно. Что? Как это с ним? С Гусем этим? Да ну бред же?

— Не, ты прикинь, какая резвая б…

— Заткнись, — предостерегаю друга. — Вот просто заткнись, — цежу сквозь зубы.

— Да чего такого? Все говорят.

— А ты свечку держал? — спрашиваю, а у самого руки зудят, как хочется встряхнуть и ее и этого Гуся.

— А чего ты так заступаешься? Прошелся раз за ручку и что? Или ты того? — играет бровями.

— Мудак ты, — прорычал, и направился к кабинету следующего урока.

Меня жутко злило все! В своем чистом Абсолюте. Позавчера Гусев терся с Тихоновой. Вчера отказ новенькой от моей помощи. Да еще вот так прилюдно, аж передернуло. Не уж то неприятно мое общество? Сначала то казалось, что сможем спеться. А тут хрен. А сегодня слухи, да какие! Но я даже не хочу вникать, вот серьезно. Все это кажется бредом. Но в то же время, почему меня это так вымораживает?

Пока я плыву по течению весь учебный день, то не сразу понимаю, что Тихоновой нет на последнем уроке.

В груди расплывается разочарование. Я хотел к ней подойти. Поговорить. Но протупил.

— Ермолаев, ты где витаешь? — одергивает препод.

— Здесь я, — хмыкаю и беру ручку в руки.

Задолбали.

После уроков на школьном дворе вылавливаю Гусева. Хватаю его за шкирку и разворачиваю к себе.

— Че надо? — выдает этот дегенерат.

— Чего треплешь про Тихонову?

— А что слышал, то и треплю, — выдает с прищуром.

— Врешь же.

— Ага, как же, — ржет придурок. — Что, обидно? Закусило? Не тебе д…

Он не договаривает, потому что сгибается пополам и со свистом вдыхает воздух.

— Отвали от нее, придурок. Тебе же дороже будет, — проговорил ему на ухо, склонившись над ним.

И поторопился удалиться, чтобы никто не видел. Проблем мне с преподами не нужно.

Сейчас домой и к деду. Думаю, что на его территории удастся выяснить что к чему у новенькой. Да и другая она становится, когда дед рядом. Светится вся. К Федору Ивановичу привык так, что пропустить день без причины не выходит. По началу да, было дело, а когда заболела Тихонова, так что-то внутри щелкнуло. Ну куда он без нас? Не знаю, может чувство ответственности заразно? Вон, от Тихоновой подцепил?

— Я дома, — кидаю рюкзак в прихожей и опустившись на корты, тереблю Рича за уши. — Мы гулять, — хватаю с вешалки его поводок, цепляю к ошейнику.

— Лева, — из кухни выглядывает мать.

— Что? — хмурюсь.

— Отец приедет через полчаса. Просил его дождаться, — вытирает руки полотенцем.

— Зачем? У меня волонтерство сегодня, — напоминаю.

Рич скулит под ногами. Он явно недоволен тем, что мы еще никуда не идем.

— Приедет, скажет, — не смотрит на меня и возвращается к своим делам.

— Нормально, — хмыкаю. — Это секрет?

В ответ тишина.

— Ладно. С собакой-то я могу погулять? — спрашиваю, повысив голос.

— Можешь, — прилетает ответ.

— Благодарствую, — были б зрители, отвесил бы поклон.

С Ричем гуляем не как обычно. А укладываемся в эти гребаные полчаса. Потому что звонит отец и рычит в трубку. Должен явиться. Хоть тресни.

— Так, — начинает он, стоит зайти в гостиную. — У тебя на сборы минут двадцать.

— И куда? — не понимаю я.

— В деревню к деду. Там картошку пора копать.

— А я тут при чем? — начинаю злиться. — Мне эта картоха не уперлась, — огрызаюсь.

— А при том. Что пока ты живешь здесь за наш счет, то будь добр выполнять все то, что с тебя требуют.

Завелась шарманка.

— То есть мое мнение вообще по барабану, да? — бесит.

— Лев, ну что ты в самом деле? Не первый год же, — вклинивается мать.

— Лиз, — кидает хмурый взгляд на нее. — Тебе что-то еще объяснить нужно? — снова смотрит на меня.

— А нельзя кого-то нанять? Я не понимаю почему как копка так я в первых рядах. Там есть еще внуки. А трактор нанять — выпахать? Да и ты вроде при деньгах, вы эту картошку купить что ли не можете? — взрываюсь в считанные секунды.

— Труд из обезьяны человека сделал, — одно и тоже. Каждую гребаную осень.

И вроде бы помнил о том, что мы с отцом едем на пару дней к родне в тмутаракань, чтобы стереть в мясо руки. Но с приходом новенькой у меня затмение какое-то наступило.

— Интересно как это помогло тебе стать успешным адвокатом? — хмыкаю я и не дожидаясь ответа отца, развернувшись, направляюсь в свою комнату. За мной по полу когтями цокает Рич.

Со злости закидываю рюкзак в дальний угол комнаты. Выгребаю из шкафа старый спортик, пару футболок. Больше и брать нет смысла. Уроки? В жопу. Один хрен он отзвонился класнухе и предупредил о моем отсутствии. Все же просто. Делает так, как считает нужным.

Я потом этими руками делать ничего не могу дня три. То, что проделывает отец, это лучший способ взрастить ненависть к физическому труду. Просто тупо два раза в год. Сажать, выкапывать. Все.