Полина Раевская - Во власти страха (СИ)
- О, как мне тяжело! Опять Онегин.
Встал на пути моем, как призрак беспощадный!
Он взором огненным мне душу возмутил,
Он страсть заглохшую так живо воскресил,
Как будто снова девочкой я стала,
Как будто с ним меня ничто не разлучало!..
Маркус вздохнул тяжело, я же прижалась к нему сильнее и нежно поцеловала в щеку, забыв о том, что плачу. Он осторожно провел холодными пальцами по лицу, стирая соленую влагу. И прошептал хрипло, цитируя, повергая меня в шок и вызывая гнев;
- Нет, не можешь ты меня отринуть!
Ты для меня должна покинуть все, все!
Постылый дом, и шумный свет, —
Тебе другой дороги нет!
О, не гони меня, молю!
Ты любишь меня!
Ты жизнь свою напрасно сгубишь!
Он замолчал, перевел дыхание и тихо закончил:
-Ты моя, навек моя!
-Ты садист ,Беркет!- сказала с горечью, пытаясь отстраниться, но он не позволил.
-Прости меня! –прижимая меня к себе еще крепче, выдохнул мне в волосы. –Я идиот, думал, что это будет весело.... Я не читал Пушкина, я вообще ничего не читал, пока не попал в тюрьму, но до Пушкина и там руки не дошли. Я не знал....
-Тогда зачем признался, что выучил язык? –задала я резонный вопрос, всхлипнув . Мы забыли о представление и были поглощены друг другом. Маркус некоторое время молчал, а затем признался;
-Потому что иначе никогда бы не смог сказать тебе этого. Я спортсмен, а не поэт. Я никогда не учился, я совершенно не образован, и не могу связать двух слов, а я должен был тебе сказать так много всего. Этот ваш рифмоплет в нескольких строках выразил все, что я не мог и миллиардами слов.
Я окаменела, боль рвала, нарывала, отравляла. Я должна была пройти по горчим углям, чтобы ему было легче выговорится? Как это эгоистично, как это в его духе.
-Скажи мне, - наконец прошептала я , после длительной паузы - тебе нравится меня мучить? Я бы тебя должна ненавидеть. С тех пор, как мы знаем друг друга, ты ничего мне не дал, кроме боли, всегда, даже в минуты счастья больно .. Любить тебя больно! – мой голос задрожал, я склонилась к нему и опустила голову на его грудь, сглатывая слезы , и продолжая выплескивать все, что накопилось - Почему я люблю тебя, Беркет? Почему? Может я больная?
- Мы все больные, Эни, потому что любим боль: кто-то получать, кто-то причинять.
-Считаешь меня мазохисткой?
-Все мы либо мазохисты либо садисты, а иногда и то и другое. В любви не без боли. Кто-то делает больно, кто-то терпит, просто предел у всех разный. Радости забываются, Эни, а вот боль никогда. Может, поэтому и любишь.
Я ничего не ответила, мне не понравились эти рассуждения. Мы молча досмотрели постановку. Я вновь всплакнула в конце , а после мы также молча вышли из своей ложи и через черный ход покинули театр.
Сев в машину, я отвернулась к окну. Не то, чтобы настроение было испорчено или мне было плохо. Просто на душе остался неприятный осадок. Я ни о чем не думала, смотрела в окно, на вечерний город , на людей, бегущих куда-то, зябнувших от осеннего холода. Повсюду шум, суета. В центре шумного города мы одни. Молчим, но в этом молчание звучит отчаянная мольба сказать что-то. И он решается, берет мою руку, сжимает в своей, а потом подносит к губам и целует.
-Я обидел тебя? –спрашивает он тихо.
Поворачиваюсь к нему и пристально смотрю. Приглушенный свет освещает его напряженное лицо. Он загорел и кажется чуть –чуть прибавил в весе, волосы красиво уложены. Выхоленный, ухоженный, безумно красивый.... Люблю каждую его черточку, каждый сантиметр этого идеального тела.
-Нет, ты ничего такого не сказал. –также тихо отвечаю. Он вновь целует мою руку, скользя по мне раздевающим взглядом, от чего я вспыхиваю, как спичка.
-Ты так красива, слов нет.- его голос снижается, становится почти хриплым. Тону в его глазах, пытаюсь дышать, но не могу надышаться.
-Куда мы едем? –произношу дрожащим голосом, слишком взволнованная движениями его губ и красноречивым взглядом.
-Ужинать.-отвечает коротко.
-Мне бы не хотелось, чтобы бабушка узнала все из прессы.
-Не волнуйся, у меня все под контролем. В этом ресторане журналистов не бывает .
-Другие посетители могут распространить слухи.
-Нет, не могут, у каждого из этих посетителей бывают подобные ситуации и каждый из них хочет иметь хоть немного личного пространства. За дверями этого ресторана это возможно.
-Почему мы раньше никогда там не бывали? –я чувствовала себе приставалой, но ничего не могла с собой поделать. Вопросы сыпались из меня, как из рога изобилия.
Маркус отпустил мою руку и пожал плечами ,отвечая;
-Не было необходимости. Как там поживает бабушка, мечтает, разорвать голыми руками? –это было сказано несколько иронично, я почувствовала раздражение.
-А что тебя удивляет?
-Ничего, я с ней солидарен, но ты взрослая девочка.
Я усмехнулась , чувствуя, как гнев захлестывает меня. Как у него все просто, однако!
-Она меня по кускам собирала, Маркус, после твоего безумия; с ложки кормила, слезы мои утирала, слушала мой вой в подушку, когда ты сына у меня забрал, каждую ночь спала со мной, потому что я орала, как резанная во сне, за каждым моим шагом следила ,чтобы я вены себе не вскрыла или из окна не выбросилась, пока ты топил горе в шлюхах и виски, а точнее пытался удовлетворить свое проклятое эго. .... –я почти перешла на крик, меня трясло как в лихорадке и я ничего перед собой не видела. Я даже боялась посмотреть на него. А потом стало жаль, безумно, до слез жаль, что я испоганила вечер. Пересилив себя, посмотрела на него бледного, с перекошенным лицом, и сердце сжалось. Он ведь старается, а что опять делаю я? Боже, да что ж меня кидает –то из стороны в сторону?
-Прости меня, пожалуйста. –прошептала я, боясь разрыдаться.
-За что? –резко спросил он, но тут же уже более мягче с нотами горечи продолжил. - За правду не просят прощение, Эни. А все это истина. Я омерзителен, хуже скотины. У меня вот здесь ничего нет, –он ткнул себя в грудь, не прерывая речь. – Все пропито, погрязло в разврате и непотребстве. Я с вопиющей расточительностью растратил себя на работу, ослепленный тщеславием и честолюбием, на баб, ни одну из которых не помню, оставляя в их постелях уважение к женщинам, я раздарил себя всему миру, как шлюха. Не знающий отказа, я брал, брал, отдавая в разы больше, ничего не сохранив для тебя, кроме дерьма.
-Не только.-возразила я. –Я не любила бы дерьмо, Маркус.
-Ты любишь не меня, а образ, который ты себе придумала.
- Думаешь, после всего у меня остались какие-то иллюзии? Нет, я люблю именно тебя; испорченного, жестокого, циничного, избалованного и беспринципного, но также нежного, любящего так, как мало кто умеет и может, сильного, потому что ты смог перебороть собственное самолюбие. Я люблю тебя таким, каким знаю, потому что я тебя знаю, Маркус.
