Анна Берсенева - Французская жена
– Ну, Бог с ними, с их счетом, а Гена-то твой при чем? – спросила Таня.
– Он с детства усвоил их представления о жизни, очень основательные. Он мне рассказывал – ребенком жил летом у дедушки в деревне и слышал, как в семье просили благословения на труд. Его дядя Степан утром говорил своему отцу: «Тятя, благословите косить».
– Тятя, косить… Все это, конечно, очень мило, – поморщилась Таня, – но довольно отдаленно. А что он такое сам, твой Гена, яснее нам от этого не становится. И тебе тоже.
– Мне – становится. Он…
Мария замолчала. Стоило ей вспомнить о Гене что-нибудь одно, даже самое маленькое, даже неважное – в чужих глазах, конечно, потому что в ее глазах было важным все связанное с ним, – и сразу вспоминалось остальное, накатывало огромной волною, и она захлебывалась в этой волне так счастливо, как в детстве захлебывалась в тех волнах, что катились на берег в Кань-сюр-Мер, и точно так же, как в детстве, ей хотелось в голос хохотать от счастья.
Сейчас ей вспомнилось, как она проснулась вчера утром и увидела, что Гены рядом нет. Она успела даже расстроиться, но тут же услышала его шаги в кухне. Потом зашумела вода. Мария оделась и вышла из спальни.
Наверное, он проснулся уже давно – волосы у него были влажные после душа, и весь он сиял утренней свежестью, бодростью. Это ощущение лишь усиливалось от того, что солнце сияло тоже – в окне у Гены за спиной.
Он мыл посуду, которую с вечера Мария мыть поленилась. Сначала они долго сидели перед телевизором, почти не глядя на экран, потому что целовались, потом им захотелось есть, она на скорую руку приготовила салат, поджарила стейки, и они ели, держа тарелки перед собой на весу над диваном. Когда Мария была маленькой, мама даже чай разрешала пить только за столом и только в положенное время, и она сказала Гене, что такой запрет странен, а он не согласился – да нет, все правильно, порядок в жизни должен быть… Потом они поставили тарелки на пол и снова принялись целоваться, потом… Ну, понятно, что потом. В общем, Марии, конечно, было не до грязной посуды.
И вот теперь эта посуда, уже чистая и блестящая, стояла на столике у раковины, и Гена вытирал ее белым хрустящим полотенцем.
– Проснулась? – весело сказал он. – Доброе утро. – И, кивнув на вымытую посуду, пояснил: – Зря мы на ночь оставили. Мне бабка рассказывала, в деревне у них, у кержаков, говорили: ночью бесы немытую посуду ищут, а как найдут – то-то им раздолье! И прыгают они в нее, и свадьбы в ней гуляют, и бесенят родят. А кто из такой посуды потом поест, тому они в рот заскочат, да и загубят запросто. Вот как!
– Но ведь это настоящие гигиенические правила! – засмеялась Мария. – Замени бесов на микробы, и это сразу становится убедительно.
– И так оно убедительно, – улыбнулся Гена. – Почему у кержаков никаких эпидемий никогда не было? А вот потому, что чужих к себе не пускали, посуду свою им не давали и сами из их посуды есть брезговали. Как их только не честили за это – мракобесы, мол. А в Европе, между прочим, в это время чума гуляла, испанка всякая, у нас тоже целые деревни выкашивало. А кержакам хоть бы что.
– Мне казалось, в России не принято, чтобы мужчина занимался домашними делами, – сказала Мария, глядя на вымытую посуду.
– Не знаю, как в России, а у наших староверов даже пословица была: «Жена мужу не прислуга, а подруга», – улыбнулся Гена. – Так что садись, Марья, завтракать будем. Я кашу сварил. Ты гречневую любишь?
Она вообще не любила кашу, но это не имело, конечно, никакого значения. Они были счастливы своей любовью – это было главным для обоих.
Мария встряхнула головой, прогоняя воспоминание. Как жаль было его прогонять! Но она и так не приезжала к Тане уже две недели, и было бы просто бессовестным смотреть теперь туманными глазами и улыбаться блаженной, явно не к сестре относящейся улыбкой.
– Гена будет здесь вечером, – сказала Мария.
– А почему с тобой не приехал?
– У него какие-то дела с утра. Что-то из его бизнеса. Он сказал, чтобы мы не ждали его к обеду.
– Ну и не будем, – решила Таня. – Да мы вообще-то и никого сегодня не ждем. Оля звонила, сказала, что не приедет – не хочет ребенка по холоду везти, он ночью кашлял, она ему врача вызвала. Данечка в детский сад пошел, теперь у него рабочий график. Думаю, скоро сопли польются, тогда его сюда и привезут. Но пока у меня здесь затишье. Отдыхай, Маша. Устала ты от своих страстей, я же вижу. Бледная совсем, глаза блестят, как у больной.
– Почему как у больной? – улыбнулась Мария. – Как у счастливой.
– Думаю, мои толстые щи уже готовы, – сказала Таня, вставая. – Сейчас будем знакомиться с результатами эксперимента. Мне всегда было интересно, что такое эти знаменитые щи с крупой, но без русской печки попробовать было невозможно.
Пока Таня вынимала из печки чугунок со щами, Мария стала накрывать на стол.
Несмотря на Танин интерес к старинным блюдам русской кухни, привычки у нее остались те, которые были воспитаны с детства во Франции, поэтому стол к ежедневному обеду накрывался так, как в нынешней России, Мария уже понимала, принято было его накрывать только по торжественным случаям.
– Вкусно, но чересчур сытно, ты не находишь? – сказала Таня, попробовав толстые щи.
– Нет, просто вкусно, – улыбнулась Мария. – А если бы не было так сытно, то это было бы уже другое блюдо.
– Ну да, после марсельского буайбеса тоже из-за стола невозможно встать, – согласилась Таня. – Что ж, получается, рыбу мы есть уже не будем? Жалко. Это карп, он у меня в специальной рыбнице томился, с травами всякими. Я когда-то в Михайловском такую рыбницу увидела, в домике няни, и как в ней готовить, у экскурсовода выспросила. Хотя мы с Нелькой тогда в коммуналке жили, и понятно было, что на советской кухне рыбу по рецептам псковских поместий все равно не приготовишь.
– Давай попробуем рыбу, – сказала Мария. – Конечно, мы наелись щами, но ведь это интересно, как готовили для Пушкина, правда?
Они съели рыбу – в русской печи она в самом деле получилась очень вкусной, и все мелкие косточки загадочным образом растворились в ней без остатка, – потом выпили компот из сухих яблок и груш…
Точно так – неторопливо, в очень давних и незыблемых житейских обыкновениях – Мария жила, когда приезжала в Кань-сюр-Мер, и ей было радостно, что так же живет в Тавельцеве Таня.
Об этом они и разговаривали за послеобеденным кофе.
– Вообще-то я все это просто выдумываю, – сказала Таня, глядя, как прыгает по карнизу за окном любопытная зеленогрудая синичка. – Вот это все – толстые щи, рыбницу… На старости лет хочется патриархальности. А откуда ей здесь у нас взяться? Недавно, знаешь, – вспомнила она, – мне в каком-то журнале попалась история, как читателям предложили присылать на конкурс рецепты традиционных домашних блюд. Рецептов, представь себе, было просто море, и все один другого краше. Салат из крабовых палочек, пирог с сосисками, подливка из бульонных кубиков… Ну и прочее в том же духе. Торжество русских традиций! Я даже представить себе не могла, что люди до такой степени разучились готовить. То есть не просто даже разучились, а вообще уже не представляют, что это значит, традиционное домашнее блюдо. Искренне делятся своим, родным, семейным – салатом из крабовых палочек.
