Сесилия Ахерн - Девушка в зеркале
Он оторопел:
— Что, простите? Нет. А почему вы спрашиваете?
— У нас есть свидетель шумной ссоры, произошедшей между вами и вашей женой.
— Да, но… мы просто повздорили.
— Почему?
— Обычное дело, все супруги ссорятся, — неуверенно проговорил он. — Ей было немного… скучно, вот и все.
— Но вы только что сказали, что подозревали ее в измене. Вы об этом говорили в тот вечер?
— Нет, — ответил он, однако, столкнувшись с ее твердым взглядом, передумал. — Да, но…
— Вы применяли физическую силу в отношении вашей жены, мистер Бэнкс?
— Нет, я разбил лампу. Может быть, ее стеклом задело… Как бы я ни был зол, я ни за что бы ее не ударил. Я никогда и пальцем ее не трогал.
Инспектор Барри скептически поджала губы. Ясно, что он лжет. Они с сержантом хорошо разглядели запястье Эмбер, когда приезжали в прошлый раз.
Герман сказал, глядя в сторону:
— Знаете, мне не нравится наш разговор. Если вы хотите продолжать, то я настаиваю на присутствии адвоката. Я не позволю вам допрашивать меня в собственном доме.
Инспектор с напарником встали.
— Мы всего лишь пытаемся помочь вам определить местонахождение вашей жены, мистер Бэнкс. Прошло уже сорок восемь часов с того момента, как она бесследно исчезла. На случай, если вы вспомните что-нибудь важное, вот вам еще одна моя визитная карточка. И советую вам нанять адвоката, мистер Бэнкс. — Вручив ему визитку, она вперевалочку направилась к двери.
Когда сержант Джонс помог ей забраться в машину и они отъехали от дома, инспектор повернулась к нему и сказала:
— Мы должны немедленно запросить постановление на обыск.
— Уже звоню. — Сержант вынул телефон.
Инспектор Барри поморщилась и схватилась за живот.
— Что, пора? — встревожился он и прервал вызов. — Сумка у тебя с собой?
— Ребенок пинается, трус ты этакий! — сердито ответила она. — Звони насчет постановления.
На дворе опять неистовствовала буря. В доме было холодно, электричество отключилось. Герман, напуганный тем, что произошло, что еще произойдет, и тем, во что он превратился, забился в кровать с футболкой Эмбер и молил Бога, чтобы этот ужас кончился, чтобы она вернулась. Пусть полиция убедится, что он не трогал ее, даже не помышлял. Он обожает ее и ценит, он просто запутался, забыл, в каком мире живет. Пусть они приедут завтра — а они точно приедут — и увидят, что все в порядке, что все их вещи на месте и Эмбер вернулась. Внезапно в голову Герману пришла одна идея. Он никогда не бывал в кабинете ночью, пока печатался роман. Может быть, ему удастся уговорить их — кто бы они ни были — вернуть ему жену, а о деньгах он даже не просит. Ветер выл, и хлопали двери.
Он отпер дверь спальни и стал подниматься по лестнице в кабинет.
Герману показалось, что в такт его шагам стучит печатная машинка: тук-тук-тук. Он обмер и остановился. Тук-тук-тук. Там кто-то есть. Чувствуя, как засквозило из всех щелей, он поежился от страха и холода. Очутившись на площадке, он увидел, что дверь приоткрыта, и толкнул ее, но дверь с грохотом захлопнулась. Он в ужасе отпрыгнул и закричал:
— Кто там? Кто ты?
Ему не ответили, только машинка продолжала печатать: тук-тук-тук.
— Я хочу тебя видеть! — крикнул Герман.
Машинка работала все быстрее и быстрее.
Герман снова попробовал открыть дверь — задул жуткий ветер, будто окно в кабинете оставили нараспашку. Он изо всех сил толкал дверь, сражаясь с ветром, но тот пока побеждал. Герману была видна только часть капитанского стула. Еще усилие — и он увидел бы того, кто сидит на его месте. Он нажал изо всех сил — ради Эмбер, ради любви к отцу, — и дверь поддалась. Герман увидел пустой стул и на столе печатную машинку, клавиши которой опускались сами по себе: тук-тук-тук. Он вошел, и стук внезапно достиг такой силы, что он вынужден был закрыть уши руками. Все печатные машинки на полках вдруг заработали, клавиши заскакали вверх-вниз с бешеной скоростью, шум стал невыносимым.
Снова налетел ужасный порыв ветра, и Германа пронзил холод, но не такой, что пробирает до костей, а тот, что вымораживает самую душу. Герман почувствовал удар по голове, чьи-то пальцы схватили его за горло, оплели лицо, тело, все крепче и крепче, так что ни вздохнуть, ни пошевелиться. Дверь позади захлопнулась, и он рухнул на пол.
На следующее утро инспектор Барри и сержант Джонс снова ехали в поместье Бернса. Инспектор Барри сжимала в руке постановление. Их сопровождали два полицейских наряда на патрульных машинах, дабы охранять их и оказывать помощь при обыске.
Когда вдали показался дом, инспектор Барри вздохнула.
— Рожаешь? — покосился на нее сержант. — Только не надо опять в машине, ладно?
— Тебе же потом дали новую, — огрызнулась она.
Он обиженно надулся.
— Ах, эти богачи, Макс, — снова вздохнула она.
— А что такое?
— Меня почему-то к ним так и тянет.
— А меня нет.
— Наверное, потому что они непритягательные люди.
Максвелл закатил глаза.
— Считается, что раз у них есть все, то и притягательностью они не обделены. Но это не так, что меня и беспокоит. Впрочем, если бы у меня была куча денег, я бы ни о чем не беспокоилась. — Она потерла живот. — И они не знают цены своему богатству.
— Ну не все они такие, — возразил Максвелл. — Вот у меня дядька богатый, но добрый.
— Он хорошие подарки дарит на Рождество?
— В этом году подарил мне айпад.
На инспектора Барри это произвело впечатление.
— Значит, я ошибаюсь. Надеюсь, мы ее не найдем, и ее муж прав в своих подозрениях.
— Ты ведь не поверила ни единому его слову.
— Нет, конечно. Мне просто хочется, чтобы она убежала. Надеюсь, она отправилась далеко в теплые страны и занимается любовью с каким-нибудь красавцем, своим ровесником.
Максвелл улыбнулся:
— Кто бы сомневался! Тебе обязательно нужен счастливый конец.
— Жаль только, что я в них не верю. — Она поморщилась и неловко заерзала на сиденье.
Когда инспектор Барри и сержант Джонс позвонили, им никто не открыл. Недолго думая, они велели полицейским, сопровождавшим их, выломать дверь. Они ожидали найти в доме Германа Бэнкса, но дом был абсолютно пуст. Единственным свидетельством того, что здесь когда-то жили Герман и Эмбер Бэнкс, служила рукопись, лежавшая на столе в кабинете. «Искупитель» Германа Бэнкса — его первый и единственный роман, предшествовавший трагическому исчезновению автора и его жены.
Эдвин Грей держал в руке окровавленный нож. Кровь была на одежде, капала на землю, он шел, оставляя кровавый след, который отметил его путь из переулка до самого дома. Он шел домой средь бела дня, и женщины, увидев его, в ужасе вскрикивали, а мужчины оттесняли их в сторону, давая ему дорогу. Он был счастлив как никогда. Он был всесилен, он был мужчина, отец, защитник и — странным образом — искупитель. Эбигейл открыла ему дверь и остолбенела, увидев его лицо и окровавленную одежду. Его мать и дочь ждали Эдвина в гостиной. Мать с улыбкой смотрела на него:
