Габор Васари - Monpti
Оба господина сзади меня ожидающе смотрят в расположенное напротив зеркало. В первый момент у меня возникает идея помыть руки. По обстоятельствам надо, видимо, в воду добавить несколько капель микстуры. Но как будет смотреться мытье рук посреди трапезы, не в начале и не в конце? Я же ничего не ел руками. А что там в станиолевой бумаге на тарелочке? Это ведь тоже относится к сему блюду.
Один из господ сзади меня тактично наклоняется и легким, невесомым жестом придвигает вещицу в станиолевой бумаге ближе к голубой чашке, чтобы намекнуть, что эти два предмета связаны между собой, и тут же в качестве запоздалого предлога разглаживает скатерть. Он хочет сказать следующее: «Мсье, эта вещь в станиоле относится к этому отряду, но я не потому придвинул ее, чтобы обратить на это ваше внимание, а потому что на скатерти образовалась складка; этого же у нас допустить никак нельзя. Я был бы безутешен, если вы мои действия истолкуете как указание, мсье. То была просто счастливая игра случая, которым вы должны воспользоваться, мсье».
Через десять минут я так или иначе уйду отсюда и никогда в жизни не вернусь.
Я беру вещь в станиолевой бумаге и осторожно разворачиваю ее.
Она поразительно легка, внутри что-то зеленое. Едва я успеваю взять это в руки, как оно выскальзывает, и ковровое море беззвучно поглощает его.
Оба господина сзади меня ничего не видели, я тоже.
Снова появляется метрдотель. Он еще ни о чем не догадывается. Я вижу это по его глазам: он ищет проблему в серебряной бумаге. Обеспокоенно смотрит на меня: уж не съел ли я это? Я рисую ножом небольшие змеистые линии на скатерти, чтобы успокоить его. Не дрейфь ты, неудачник, если даже я не боюсь! Иди лучше домой, ведь твоя жена наставляет тебе рога, безликий ты тип.
Теперь подают второе блюдо, академика.
Этот член академии уже при жизни проявлял не много фантазии: опять рыба.
Сначала в изысканном стеклянном сосуде приносят рыбу с метр длиной, чтобы я видел, что она жива, и успокоился. Роскошный экземпляр. Нужно бы обязательно рассматривать ее через пенсне, я чувствую это. На всякий случай я встаю.
Вот он, торжественный момент, когда нужно представляться даже рыбе.
Рыба уносится на кухню.
Наливают вина, музыка снова ползет по залу.
В этот момент в зал входят дама и господин. Дама – от макушки до пят декольтирована – останавливается в дверях и с достоинством контролирует взглядом все зеркала, в которых она тиражируется. Это придает ей мужества, и она начинает ползти словно тонкий тростник, со сдержанными и тактичными вывихами плечей, причем ее живот совершает небольшие полукруглые движения. Проходя мимо меня, она неожиданно распахивает глаза и быстро закрывает их.
Это страшно, но совершенно излишне.
Сережка у этой женщины стоит намного больше, чем вся моя жизнь, а эта женщина давно уже не придает большого значения своим серьгам. Она давно уже не придает большого значения ничему, лишь собственная жизнь ей еще не опостылела. Но об этом заботится мсье в ее обществе, который короткими шажками неуклюже ступает за ней; он лыс, обладает потухшим взглядом и двумя мешками под ним. Конечно, он безумно любит эту женщину, только с последствиями все еще не может примириться.
Наконец снова появляется персонал, торжественная процессия приносит труп жившей еще недавно рыбы. Метрдотель снимает серебряную крышку гроба, под ней лежит распростертая на одре рыба, между листьями зелени, с выпученными глазами, немо и неподвижно. Во всяком случае, аминь. Зеленые листья есть нельзя, это я уже знаю; однажды я попробовал это сделать, было невкусно. Это только оформление. Счастье тому, у кого образование. Эта мысль почти веселит меня.
Итак, когда родился Карпио Лопе де Вега – в 1562-м или 1652-м? Ну а вечность? Сколько кусков сахара клал в кофе Бальзак? Он пил его без сахара. Так что со мной так просто не получится. Можно мне подать что угодно – меня не смутишь. Такие преступные рожи, и теперь они приносят мне рыбу.
Метрдотель демонстрирует высокую степень акробатики в сервировке. При этом его лицо преображается и теперь так же одухотворенно скучает, как у профессора, еще до операции узнавшего, что пациент не заплатит. Прежде чем взять в руки нож, он виртуозно вертит им в воздухе и в решающий момент подхватывает его. Такое можно видеть лишь в варьете. Там, правда, дешевле.
Рыба удивительно вкусна, поданный к ней соус тоже.
Тем временем дама и господин заказывают такую же маленькую черную испаряющуюся рыбку, и тут происходят поразительные вещи.
Выясняется, что из рыбы с помощью сапожного крема приготовляется паста для бутерброда, которую нужно есть на тосте.
Я тактично смотрю на двух фрачных господ за моей спиной. Они спокойны как статуи. По выражению их лиц невозможно установить, что приключилось со мной, хотя они определенно все видели – если и не впрямую, то через зеркало. Однако лица их невозмутимы. Представляю, как должны клокотать их внутренности.
Можно ли здесь потребовать порцию двууглекислого натрия? Вряд ли.
Зачем я ел маленькую черную рыбку ножом и вилкой? Ну что ж, по крайней мере у меня есть над чем поразмышлять.
Я бы еще поел от другой рыбы, но у меня ее неожиданно забрали.
Но зато мне наливают вина из другой бутылки, и музыка снова начинает всхлипывать.
Зачем я ел маленькую черную рыбку ножом? Так или иначе, эти два кельнера сзади меня – идиоты. Теперь несут второго генерала…
Интересно, как решили среди военных проблему умственного превосходства, вызывающую неприятные моменты? Есть рядовые, ну, и фельдфебель всегда умнее, чем рядовые, лейтенант умнее фельдфебеля, после лейтенанта идет старший лейтенант и так далее. Чем выше звание, тем умнее его носитель. У них все связано с рангом. Солдат должен принимать это к сведению, что он и делает. Если, к примеру, лейтенант хочет быть умнее, чем майор, из этого получается дуэль. В общем и целом за военными ходит слава, что офицеры ухаживают за красивейшими женщинами, а гуляют под руку с безобразнейшими. Это залог. И почему супруги некоторых офицеров сердятся на моду?
Это мне пришло в голову само собой, пока несли генерала.
Уже принесли.
Я смотрю на блюдо и не знаю, что мне делать.
Если рыба и теленок вступают в интимную связь, следствием может быть только аборт.
Новое вино. И сыр. Какой-то вид булочек. Вина меняются беспрестанно. Черный кофе.
Лысый мсье, пришедший до этого с дамой, расплачивается.
Он дает на чай пятьдесят франков.
Чудовищно.
Я тоже расплачиваюсь.
Мне приносят счет в сложенном виде, запрятанный под салфетку, как семейный позор. Видимо, следует вообразить, что это телеграмма.
