Тарун Дж. Теджпал - Алхимия желания
Но мы были на высоте. Ничто не могло испортить нам настроение. В течение нескольких минут Физз открыла двери и окна, и с помощью служащего и его жены комната была убрана и проветрена. Два часа спустя она усадила нас на легких стульях на веранде, выходящей на густо покрытые растительностью холмы, и послала служителя за булочками-самосас на рынок.
Она заказала их и для служителя, его жены и их троих детей, Они тотчас превратились в ее помощников; когда принесли чай с самосас, он был хорошо заварен, обжигающе горяч и с сахаром. Глотая его, хотелось причмокивать.
Был всего одиннадцатый час. Уже было достаточно светло, но еще не жарко. Однако утренний холод прошел, и было приятно сидеть на веранде в простой рубашке. Здесь были совсем не слышны звуки автомобилей — только непрерывное гудение под землей и пронзительные крики разных птиц. Веселая банда белощеких бульбулей захватила лужайку, и некоторые из них совершали миролюбивые набеги на веранду, выставив напоказ свои хохолки и весело кивая. Они переговаривались на разные голоса. Это была настоящая оркестровая партия.
— Я могла бы жить здесь всегда, — сказала Физз.
Она выглядела как сентиментальный живописец — с распущенными кудрявыми черными волосами, ногами на старом деревянном столе, сверкающей кожей, с эмалированной кружкой, которую она держала обеими руками, и взглядом, устремленным вдаль.
— Я тоже мог бы, — признался я.
— Ты бы мог писать книги, а я завела бы птичью ферму или возилась с травами, растущими в горах, — принялась мечтать Физз.
— Ты что-нибудь о них знаешь? — спросил я.
— Это не трудно выяснить. Просто нужен участок или два, И кто знает, может быть, Пандит и его потомки принесут нам немного денег, — ответила она.
Да, мы скажем издателю: возьми книгу и дай нам два участка на холмах. Может быть, три — по одному для каждого — для Пандита, Пратапа и Абхэя.
Вот именно! На одном участке мы построим дом с двумя комнатами, с кабинетом и камином. А на двух других я буду выращивать экзотические растения.
— И я напишу «Травоядные», темное учение одинокой пары, живущей на ферме и использующей эротические травы для злых дел.
Я сказала «экзотические» растения, а не «эротические».
― Художественная вольность.
— Я не позволю, чтобы мои растения использовали для низких целей.
― Ради литературы, ради литературы.
― Это не о сексе?
― Конечно, нет. «Травоядные» — это невероятная история о растениях, страсти и разных целях. В этом произведении поднимается тема вечного спора между плотью и хлорофиллом и рассказывается о жизни пары, которая сражается с меланхоличными растениями и несвоевременными эрекциями.
— В таком случае я позволю тебе пользоваться моими травами.
— Литература в вечном долгу перед тобой, — сказал я.
После завтрака мы отправились на прогулку к Аппер Моллу, легким шагом пройдя мимо спрятанных за деревьями и листвой старых бунгало; можно было разглядеть только их красные крыши и дымовые трубы. Касаули был особенным местом для нас. Я приезжал сюда вот уже восемь лет, вместе с Физз — шесть лет. Я никогда не слышал о Касаули, пока не встретил Соберса в свою первую неделю в колледже. Он был одним из трех моих соседей по комнате и поражал своим великодушием. Его отец работал в Институте ветеринарных исследований в Касаули, и Соберс вырос здесь.
Настоящее имя Соберса было Арнаб Дасгупта. Но в колледже его называли в честь великого игрока в крикет Герри Соберса.
В нашем соревновании по крикету для новичков он показал себя всесторонне развитым человеком. Он был маленького роста, коренастым и раздражающе самоуверенным. Арнаб уверил всех, что отлично подает ногой, и после десяти оверов наш капитан бросил ему мяч.
Этот овер вошел в историю общежития. Шла семнадцатая передача, когда Арнаб не смог бросить мяч на поле. Вообще-то, первый мяч просто вылетел у него из рук и попал в коренастого судью. Наконец Арнаба убедили сделать подачу мячом снизу и закончить овер. Он вышел отбивать с наколенником только на одной ноге. Он отвернулся от первого мяча, который летел ему в лицо, и мяч угодил в его жирные ягодицы. В течение минуты никто не знал, куда делся мяч. Затем он выпал из его задницы с громким звуком.
За границей поля наш капитан посмотрел на меня и спросил: «Где ты нашел этого Герри Соберса?»
Когда все успокоились, прилетел следующий мяч. Он угодил по его незащищенной ноге и отлетел в сторону. Потерпев неудачу, Арнаб начал громко ругаться на бенгальском языке, требуя мать подающего, чтобы заняться с ней сексом.
К счастью, подающим оказался Джет, который ничего не понял из его слов.
После этого случая все стали называть его Соберсом. Когда его отец приехал в общежитие шесть месяцев спустя, никто не мог ему сказать, где — или кто — Арнаб Дасгупта.
Я впервые приехал в дом Соберса в Касаули в компании пятерых друзей, всем нам едва исполнилось восемнадцать, и, будучи простым парнем из безумного города в сердце Индии, был очарован атмосферой, царящей в горах. Отсутствие давки, деревья, колючий холодный воздух в легких. Старый военный городок стал моим первым убежищем. Я возвращался сюда с Соберсом всякий раз, когда появлялась возможность, и его чудесные родители открывали двери своего дома передо мной, словно они знали меня всю жизнь.
Позже, когда я впервые привез сюда Физз, они приняли ее с тем же радушием. Они знали, что мы не женаты, но предоставили нам общую спальню — невероятный поступок для представителей среднего класса в Индии, и утром тетя стучала мне в дверь, прежде чем принести чай. Но люди всегда так реагировали на Физз. Было легко доверять ей и любить ее. Дело было в ее улыбке, открытом языке тела, готовности закатать рукава и готовить еду, резать овощи. Пока я вел себя скованно, Физз болтала, расспрашивая о семейной истории тети, истории ее замужества, о шалостях ее детей, делала комплименты ее карри с печенкой, шелковому сари, тощему денежному дереву, которое она выращивала в старой бутылке.
Дом, предоставленный им институтом, находился на вершине Аппер Молла, откуда открывался вид на равнину. Он был старым и ветхим: стекла были связаны между собой коричневой упаковочной тесьмой, деревянные оконные и дверные рамы прогнили, балки проели термиты; но там царила теплая домашняя атмосфера. Как только родители Соберса уходили (он в институт, а она — преподавать в местной миссионерской школе), я проводил день, совершая набеги на тело Физз.
Я настаивал, чтобы она ходила по дому только в короткой футболке. Когда она готовила нам завтрак, я обнимал ее со спины, спрятав руки у нее между ног. Мы были неразлучны, кормили друг друга ртом, пока наши руки были заняты нашими телами. Я часто высовывал ее из окна гостиной и, упав на пол перед ней, касался ее лодыжки и начинал знакомое путешествие.
