Ли Стаффорд - Сердце на двоих
— Ничего себе., вы хотите сказать, что вы и он?.. — начала она.
Корделия отогнала подступившие воспоминания об эпизоде в доме и энергично покачала головой. Гайнор не следует знать, что у нее с Гилем особые отношения. Она может рассказать Алисе, а та сочтет это забавным и перескажет Гилю.
— Нет, ничего у меня с ним не было, — сказала она твердо. — Просто я более чем уверена, что он тоже парень не промах.
— Конечно. И я считаю, что в Гиле много такого, чего сразу не разглядишь, — заключила Гайнор.
Корделии пришлось изменить свою оценку девушки. Может, она и была испорченной, но глупой ее не назовешь.
— Да, много, — согласилась она. — Я ведь и не скрывала, что я думаю о нем. Но, кажется, ваша семья полагает, что моему мнению не следует доверять!
Гайнор ухмыльнулась.
— Я знаю, где находится ваш магазин. Вы не позволите мне как-нибудь навестить вас?
— Отчего же, приходите, — согласилась Корделия. — А со следующей недели я смогу угостить вас чашечкой кофе в собственной кофейне.
Слава Богу, в клане Морнингтонов есть хоть один человек, который не считает меня свихнувшейся дурой, думала она при этом.
В последующие дни, уйдя с головой в работу и дав себе слово, что на воспоминаниях о Гиле поставит крест, Корделия нет-нет да и возвращалась к догадкам о том, что за события происходят в Морнингтон Холле. Преуспел ли иль в окончательном и бесповоротном завоевании сердец всего семейства и окончательно ли решен в его пользу вопрос о наследстве? Вправду ли он желает возложить на себя титул? А больше всего ее мучил все тот же вопрос: почему, почему он, так яростно противившийся попыткам втянуть его в наследственные дела там, в Ла Веге, теперь изменил отношение к этому. Не удавалось понять, что же повело к этим радикальным переменам.
Через несколько дней после ужина в Морнингтон Холле Корделия открыла свою кофейню. Она занимала угловое помещение галереи, отделенное от основного изящной решеткой с вьющимися растениями. Сбоку к кофейне примыкала крохотная кухня. Корделия постаралась, чтобы сообщение об этой новинке заранее появилось в местной прессе, и была вознаграждена скромной, но постоянно растущей популярностью своего заведения среди публики. Кое-кто и раньше приходил в ее магазин за покупками, но теперь появилось немало «новичков», и они, выпив свою чашечку кофе, отправлялись осмотреть галерею. Не зря она надеялась, что ее новый кофейный бизнес станет хорошим подспорьем основному делу.
В один из ноябрьских дней Корделия стояла у окна своего магазина, наблюдая, как струи дождя, низвергаясь с хмурого неба, хлещут по совершенно безлюдной улице. Казалось почти невероятным, что сегодня к ней заявится хотя бы один покупатель, и Корделия испытывала сильнейший соблазн закрыть свое заведение и подняться в комфорт и тепло своей квартиры. Останавливала мысль о том случайном посетителе, которого расстроит вид запертой двери в то время, когда магазину надо бы исполнять свое назначение.
Чтобы занять себя, она прошла в галерею и стала менять картины местами. Стоя на стуле и приспосабливая особенно ей понравившийся пейзаж, она услышала зазвеневший колокольчик.
— Минуточку, — крикнула она. И, готовясь спрыгнуть со стула, вдруг застыла на месте. За стеклянной дверью стоял Гиль. Да, она знала, что он живет неподалеку и в любой момент она может столкнуться с ним. Но неожиданность того, что он сам пришел к ней, оказалась очень большой, так что все ее существо сжалось и замерло.
— Я лучше войду, прежде чем вы свалитесь со стула, — сказал он, сопровождая свои слова легкой улыбкой. И, подойдя к ней вплотную, крепко обхватил руками ее талию. Его добротная кремовая куртка была мокрой, и мокрыми были его темные волосы, которые она видела сверху. От него пахло дождем, духами «Арамис» и запахом здорового мужчины — ошеломительный сплав.
— Я справлюсь сама, — поспешно, но с опозданием сказала она. Он легко поднял ее, дал соскользнуть вдоль своего тела и бережно поставил на пол.
— Не лишайте меня этого удовольствия, — лениво проговорил он при этом.
— Не сомневаюсь, что любая юбка способна доставить вам удовольствие, съязвила Корделия, вымещая на нем недовольство собой за пережитое волнение. Оснований быть польщенной у меня нет.
— Вы делаете себе антирекламу, — он скинул куртку и стряхнул с нее капли дождя. Затем небрежно бросил ее на спинку стула. Оглядевшись вокруг, не без ехидства спросил:
— Так именно на этой площадке вы двигаете вперед искусство?
— Сегодня ничего не продвигается, я уже собиралась закрывать. — Корделия старалась найти предлог для его скорейшего ухода. Ей вовсе не улыбалась перспектива остаться с ним наедине в этом помещении, отрезанном дождем от всего остального мира. А может, ее подсознание всеми силами стремилось к этому, но разум сопротивлялся как мог?
— Однако теперь, когда в вашем магазине есть покупатель, вы не можете его закрыть.
— Вы что, хотите сказать, что пришли сюда делать покупки? — воскликнула она раздраженно, на что Гиль ответил торжествующим смехом.
— Кто знает! Ведь я теперь человек со средствами, — бросил он небрежно. Для начала я хотел бы чашку кофе, а там посмотрим…
Возразить было нечего, и она, стиснув зубы, засуетилась возле кофейного автомата, чудовищное рокотание которого все еще ее несколько пугало.
— Надеюсь, результат оправдает мои ожидания, — пошутил Гиль, когда струя горячего густого напитка полилась в чашку.
Поставив кофе на маленький столик, Корделия с принужденной улыбкой принялась рассматривать визитера. Одет он был в безупречный костюм тонкой твидовой ткани, мягкую рубашку, на ногах — кожаные ботинки ручной работы. По его виду и тонкому запаху, исходившему от него, нетрудно было уяснить, что это — богатый человек, к тому же наделенный вкусом и умением ценить вещи.
Она так и не поняла, что на нее нашло — ярость, потребность в пикировке, желание отыграться за то, какой дурочкой она выглядела на ужине у Морнингтонов благодаря ему. Как бы против воли ее язык начал произносить злые, желчные слова:
— Теперь вы выглядите совсем по-иному, Гиль. У вас вполне товарный вид. Значит, отбросили щепетильность и наложили лапу на денежки Морнингтонов. А вы их так презирали!
Как только тирада была произнесена, она осознала, что выговорила нечто грубое, совершила, быть может, непоправимое. Он нахмурил брови, и в лице его отразилось что-то куда более неистовое, чем ненастная погода, бушевавшая за окном. Перед ней вновь предстал страстный, необузданный испанец, который мог схватить ее обеими руками за горло и вытрясти из нее душу.
