Франческа Клементис - Любовь нельзя купить
— Надо было раньше вставать… («И встал бы, если бы знал заранее, что ты заставишь меня готовить детям завтрак с собой».)
— Я не виновата, что мне было плохо… («Не хочешь ли ты сказать, что это моя вина?»)
— Зачатие не было непорочным… («Прости, что я не слежу за твоими месячными и их причудами…»)
Фиона и сама понимала, что в этом месте она в своих фантазиях несколько увлеклась. Тим не из тех, кто будет говорить о месячных, однако она порадовалась своему остроумию.
— Прости, Тим, подожди-ка секунду, — Милли прикрыла трубку рукой. — Что это ты развеселилась, Фиона?
Фиона перестала смеяться. Она выпрямилась, точно девчонка, которую застали за списыванием на уроке математики.
— Так просто, — ответила она, густо покраснев.
Милли продолжила разговор. Фиона отказалась от своей затеи и вместо этого стала бросать хлебные катышки в потолок.
— Слушай, мне надо идти, Тим. Фиона здесь.
Фионе не понравилось последовавшее за этим продолжительное молчание. Оно слишком затянулось и не могло сойти за вежливое «это хорошо, дорогая», что было бы подходящей реакцией на сообщение Милли о присутствии подруги. Молчание было зловещим, точно Тим подбирал какое-нибудь бранное слово. Милли продолжала слушать, а Фиона пришла в ужас. Что говорит ей муж? А вдруг что-нибудь вроде «никогда больше не пускай в наш дом эту растрепу»?
«Да что это со мной происходит? — одернула себя Фиона. — Я, наверное, с ума сошла. Воображаю себе разговоры, которых не слышу, да еще и грублю себе от имени мужа приятельницы, человека, которому, вероятно, я не настолько интересна, чтобы осуждать меня».
Милли положила трубку в тот самый момент, когда мимо нее пролетел хлебный катыш.
— Чем это ты занимаешься, Фиона? — спросила она, искренне удивившись.
Фиона перестала бросаться.
— Пытаюсь приклеить кусочки булочки к потолку.
— Вижу.
— Как там Тим?
Фиона дала Милли возможность повторить все его высказывания. А может, и нет.
— Он не в настроении. Скверное утро. Но к концу приободрился. Пошел обедать. Они давно знакомы.
— Что ж, это должно помочь. Грэм всегда приходит в себя после обеда с друзьями. Там можно осточертеть друг другу разговорами о крикете, досыта наговориться о пляжном волейболе и посостязаться в рыгании.
— Мне кажется, это будет не такой обед, — тихо произнесла Милли.
— А с кем он идет?
— С женщиной. Вместе учились в школе.
Фиона приподняла бровь:
— А, ну ясно, час будут предаваться воспоминаниям, потом иссякнут темы для разговора, соврут друг другу, что будут держать связь, и быстро разойдутся. Я и сама это проходила.
Милли поднялась, чтобы достать из печи еще один противень, и сказала:
— Думаю, что на сей раз все будет иначе. Это его детская любовь.
— Значит, так, — решительно проговорила мисс Блоуэрс. — Начнем с церкви.
Макс весь напрягся. Они с Тесс уже обсуждали это, прежде чем прийти сюда. Убедившись, что это единственная подходящая школа в районе, Макс нехотя согласился с тем, что им придется хотя бы сделать вид, будто они в меру посещают церковь, пока Лару не примут.
То, что это лицемерие, их не волновало. Вот месяц назад все было бы иначе, но теперь они в отчаянии. У них больше нет денег, чтобы проявлять принципиальность. Принципы — это вроде натуральных продуктов: выбор, безусловно, правильный, если только можешь позволить себе покупать их.
Они заранее решили, что весь разговор будет вести Тесс, поскольку Макс не мог говорить о церкви, не начав кричать о том, как деградировали «Хвалебные песни»[19], которые потускнели и превратились в пародию на телепередачу «Большой брат», и возмущаться болтовней о том, что «О всех созданиях, прекрасных и удивительных»[20] — любимый гимн школьников.
Так что Тесс отвечала на вопросы, постоянно ссылаясь на Джона, Бесподобного священника, словно тот был их личным духовным пастырем или, по крайней мере, они с ним когда-то встречались.
Однако мисс Блоуэрс была не дура. Она поддерживала эту игру, но было ясно, что не верит на слово.
— Главное, что нас волнует, это ваше будущее отношение, а не прошлое, — наставительно произнесла она, обращаясь главным образом к Максу, покрасневшему как рак.
— Разумеется, — виновато ответил Макс.
— Вот и хорошо, — сказала мисс Блоуэрс, довольная ответами. — Значит, буду с нетерпением ждать вас каждое воскресенье в церкви!
У Тесс и Макса был озадаченный вид. Они-то рассчитывали на то, что походят несколько недель, а потом незаметно исчезнут.
Мисс Блоуэрс улыбнулась:
— Разве Джон вам не говорил? Я и сама хожу в эту церковь.
* * *— Кто это? — спросил Грэм.
— Тим Парсонс, — ответила его секретарша.
Грэм смутился, но потом до него дошло.
— Ах, да, Тим! Ну конечно, соедини меня с ним. Алло! Тим? Что случилось? С Милли все в порядке? Как дети? — задавал он обычные вопросы.
Хотя их семьи общаются десять лет, друзьями с Тимом они так и не стали. Иногда обедают или ужинают, когда Тиму нужен совет по части финансов, а Грэму — о компьютере; ходят смотреть идиотские фильмы, которые их жены ненавидят, но тем дело и ограничивается. Звонок на работу — дело почти неслыханное.
Тим постарался побыстрее успокоить его:
— Да все нормально! Все чувствуют себя хорошо, кроме Милли, которую тошнит целыми днями. Придется мне к этому привыкать, что поделаешь?
Грэму послышался оттенок негодования в его голосе Интересно, не ошибается ли Фиона, которая считает, будто Тим рад этому новому ребенку?
— Это хорошо, что все в порядке. А что от меня требуется?
Тим откашлялся. Он то и дело покашливал в продолжение разговора. Грэм, как и большинство людей, не отличался развитой интуицией, но даже он догадался, что Тим вовсе не простужен, а просто нервничает.
— Мне немного неловко, — произнес Тим наконец.
Грэм подождал, пока тот продолжит, но скоро понял, что ему придется выпытывать у Тима то, что тот собирался ему сообщить. К сожалению, по этой части он был неопытен.
Грэм двенадцать лет был женат на женщине, которая выкладывала ему все, что только появлялось у нее в голове, хотел он это слышать или нет. Жить с Фионой было все равно, что жить с радио, говорящим круглые сутки. Со временем он приспособился включать или выключать его по желанию, увеличивая громкость, когда речь заходила о чем-то (относительно) важном.
Пожив достаточно в браке, он понял, что разговорчивость Фионы — одна из причин, по которой он женился на ней, а вовсе не женские прелести, таившие немало неожиданностей. Ему трудно давались светские разговоры, поскольку, к несчастью, он родился без интуитивного чувства такта или дипломатии.
