Фред Стюарт - Остров Эллис
Джолсон, никогда не упускающий возможности продемонстрировать себя публике, встал и поднял руки.
— Дамы и господа, — прокричал он. — Меня зовут Эл Джонсон. Эл Джонсон. Я певец, а здесь находится автор песен, и это настоящий гений в музыке. Хотите послушать?
Он подождал, пока утихнут возгласы. Около пятидесяти человек, обедавших в ресторане, повернулись, чтобы увидеть, что же будет.
— Как вас зовут! — шепотом спросил он Якова.
— Яков Рубинштейн.
— Его зовут Яков Рубинштейн, он из новых американцев и написал замечательную песню «Что случилось с Элси».
— Нет, нет — «Никто, кроме Элси».
— Извините. «Никто, кроме Элси». Давайте похлопаем молодому человеку.
Он начал аплодировать, и обедавшие нехотя поддержали его. Подавляя страх, Яков поспешил в другой конец комнаты.
«О, Господи, им же это не понравится… у меня ужасный голос… О, Господин, что же я делаю?»
Он поднял крышку пианино, сел на стул и, сильно нервничая, взял основной аккорд.
Наступила тишина.
Он запел очень ритмичную мелодию о том, что у Элси появился новый дружок, но на его предложение пожениться она не отвечает, меняет тему разговора, а он все равно не может ее забыть.
Он закончил на подъеме и застыл в напряжении. Он ждал.
Тишина. Несколько приглушенных смешков. Кое-кто проворчал:
— Слышали этот акцент?
— И какие-то непонятные словечки.
— Да, это словечки из идиша, моя дорогая. Иммигранты, ты же понимаешь.
Немного аплодисментов с того столика, где сидели евреи — им песня понравилась. Остальные остались безучастны и спокойно вернулись к своим морским деликатесам. Снова зазвучал разговор посетителей у бара, а Яков продолжал сидеть у фортепиано в оцепенении.
Наконец он медленно поднялся, стараясь показать, что его это не трогает, но неприятие публики задело его гораздо сильнее, чем он мог предположить. Мечта стать печатаемым автором песен давала ему поддержку в течение этих двух тяжких лет. Совершенно неожиданно у него появился шанс, и вот что из этого вышло.
— Итак? — произнес Саул Шульман, торопливо подойдя к нему. — Ты — официант, ты должен обслуживать публику, а не развлекать.
— Мистер Шульман, ваш кузен попросил меня спеть… — начал было Яков.
— Мой кузен не является владельцем этого ресторана. Я — владелец! Он получил от меня бесплатное вино и треть от счета. Чего еще! Проклятие! Берись за работу!
— Да, сэр.
Он захватил несколько карт с меню, принес их к столику Абе и подал им молча, глазами пожирая Абе и Эла Джолсона, стараясь угадать их реакцию.
«Скажи же хоть что-нибудь, — стучало в голове Якова. — Скажи, что это было неплохо».
Яркая блондинка, справа от Абе, засмеялась и сказала:
— На этот раз вас угостили «тухлой» песней.
Абе смерил ее оценивающим взглядом:
— С каких это пор ты стала музыкальным критиком?
— Но это же было ужасно, — ответила она, выкатив глаза, и пропела первую строчку, копируя акцент Якова. «Никто, кроме Элси, не будет моей девушкой…»
— А, по-моему, это было удачное начало для песни, — сказал Джолсон, обретя таким образом в лице Якова поклонника на всю жизнь. — И мне очень понравилась мелодия. Этим чертовым антисемитам не понравилось, потому что в нее были вставлены слова на идише. Им показалось, что это Вторая авеню. И, парень, ты не слушай Абе. Я тебе говорю — у тебя талант. Держись за него. Но это все труд, понимаешь? И упорство. Это может прозвучать нравоучительно, но в этом истина.
— Беда в том, мистер Джолсон, — сказал Яков, — что все эти мелодии и план песен у меня в голове. Я не знаю достаточно хорошо английский. И я знаю, что нельзя рифмовать так, как это делаю я. Вернее, я стал это понимать теперь. Но…
— Иди учиться, — перебил его Джолсон.
— Как? Когда? С чего я буду платить?
Абе Шульман положил свою сигару на меню и достал из пиджака бумажник.
— На углу Четырнадцатой улицы и Шестой авеню находится лучшая школа по изучению языка. Здесь пятьдесят баксов. Пойди на один из утренних курсов, выучи английский и напиши для меня хитовую песню.
Он протянул деньги Якову, и тот взял их.
— И поменяй имя. Яков Рубинштейн — в этом много подчеркнуто еврейского. Это делает тебя похожим на брючного портного. Назови себя — Джейк Рубин.
— А это — не по-еврейски? — рассмеялся Эл Джолсон.
— Но это лучше, чем Яков. Яков звучит так, будто его взяли прямо из этой чертовой Библии. Ну хорошо, Джейк, что ты порекомендуешь нам сегодня?
Он немного растерялся.
— Хм… Никто сегодня не отсылал обратно уху.
Все четверо за столиком рассмеялись его не очень умелой рекомендации, но Джейку Рубину это было безразлично. Абе Шульман вложил в него деньги. В конце концов, Абе Шульман теперь за него!
У Якова Рубинштейна появилось новое имя и новые надежды.
Марко чуть касался языком упругих сосков молодой проститутки, а Рената обвила ногами его голые бедра. Ей было восемнадцать. Блондинка, как Венера Ботичелли, пышная, с красивой кожей. Она прогуливалась по улицам района Тендорлайон с пятнадцати лет. Будучи восьмым ребенком в семье туринского парикмахера, она взбунтовалась против нищеты своей семьи и убежала из дому.
Обычно она относилась к сексу только как к источнику дохода. Но, когда два месяца тому назад в баре она встретила Марко, она так привязалась к нему, что не стала брать с него плату. Он приходил к ней на Шестую авеню в комнатку на втором этаже не реже раза в неделю, приносил две бутылки «Кьянти», от которого они немного пьянели. Он страстно любил Ренату, а потом жаловался на свою работу в строительной компании. Ее физическая привязанность к нему сводилась почти на «нет» его кислым настроением. В одну из таких ночей она прямо заявила:
— Марко, почему бы тебе не заткнуться? Занимайся просто любовью!
Он только рассмеялся в ответ.
В эту ночь, как всегда, он был слегка пьян и страстно желал ее. Он ласкал ее грудь, затем покрыл ее поцелуями, пока не достиг ее рта. Она часто поддразнивала его из-за размеров его пениса, который она прозвала Везувием, что тоже вызывало у него смех. Сейчас она почувствовала, как Везувий проникает в нее. Его поцелуи стали горячее, и она ощутила всю силу его молодого тела, когда он вонзался в нее. Рената начала стонать. После чего началось извержение Везувия.
— Господи! — проговорила она. — Как бы я хотела, чтобы все мои клиенты умели это делать так, как ты.
Шестая авеню рычала под ее окном, и Марко попытался перекричать шум:
