Тамара Уманская - Граница. Таежный роман. Пожар
— Все хорошо, все будет хорошо, — шептала Альбина и сама в этот момент верила, что иначе и быть не может. Все будут счастливы — она, Вадим, Марина, Иван, Галя…
Что-то стукнуло в стекло. Альбина подняла голову. За окном, пристроившись на откосе, большая ворона постукивала клювом в стекло и смотрела на Альбину. Немигающим веселым и в то же время злым глазом. Птица была похожа на Никиту Голощекина. Она крутанула головой, и Альбине на миг показалось, что ворона ей подмигнула, — ну точь-в-точь Никита.
Вздрогнув, Альбина обхватила себя за плечи. И ощущение пусть не близкого, но возможного в будущем счастья исчезло так же внезапно, как и возникло.
Голощекин вел солдат к фанзе. Шли быстро, но бесшумно, держали визуальный контакт, переговаривались условными жестами. Никита был доволен. Он сам их учил.
Подобрались к фанзе с трех сторон. С четвертой была топь, непроходимое болото. Кто бы там ни был, в избушке, деваться ему некуда.
…В фанзе двое китайцев ловко, сноровисто вспарывали рыбьи тушки, извлекали пакеты с белым порошком и ссыпали порошок в миску. Один насвистывал, другой работал молча и сосредоточенно. Свист напарника раздражал его, мешал прислушиваться к звукам леса.
И он действительно не услышал, что птицы вокруг фанзы замолчали.
Дверь, с грохотом выбитая чьей-то ногой, упала внутрь.
— Всем стоять!
В полутемное тесное пространство ворвались двое русских.
Один из китайцев ошалело уставился на нежданных гостей, и только летящий в лицо кулак заставил его очнуться. Он инстинктивно уклонился, и удар пришелся по плечу. Китаец и русский покатились по полу, опрокинув миску с порошком. Микроскопическая дурманящая пыльца повисла в воздухе, дрожа в потоке света, бьющего сквозь дверной проем.
Второй китаец оказался проворнее. Он кошкой подпрыгнул к закопченному потолку и, рухнув сверху на врага, цепко обхватив ногами, сдавил его шею. Русский захрипел. Пытаясь сбросить с себя верткое тело китайца, он извернулся, выхватил штык-нож и всадил ему в бок. Тело выгнулось от боли и обмякло, русский навалился, занес руку для удара… Китаец, пытаясь удержать эту несущую смерть руку, в которой был зажат нож, слабея от первой, хоть и не смертельной раны, заверещал тонко, пронзительно:
— Голощекин, не надо! Голощекин, не на…
Для него все русские были на одно лицо, и только одного из них он знал по имени.
Штык с хрустом проломил грудину и вошел в сердце. Китаец дернулся, кровь хлынула из его разинутого в предсмертном крике рта.
В фанзу ворвались солдаты. Они скрутили контрабандиста, который сильно подрастерял силы в схватке, а потому уже не сопротивлялся. Он только тяжело дышал и косил узким глазом в угол, где остывало тело напарника.
К нему подошел Голощекин. Твердое лицо Никиты кривила чуть заметная злая усмешка, ноздри чутко вздрагивали. Он любил погоню, любил загнать противника в угол, а еще лучше — прыгнуть из засады, загрызть, задавить, насладиться безнадежным предсмертным ужасом в глазах, последним хрипом, запахом застывающей крови… Он был по натуре охотником, веселым и безжалостным убийцей. Не ради звездочек на погоны и благодарностей в приказе часами шел и полз он по тайге. Он любил хорошо поесть и крепко выпить, он любил красивых женщин и деньги. Но больше всего он любил власть в самом высшем ее проявлении — божественную власть над людьми, власть над их жизнями.
Китайца выволокли на улицу. Он торопливо забормотал, как спасительное заклинание:
— Голощекин, не надо! Голощекин, не надо… — Бросился к Никите, затараторил по-китайски, замахал руками.
Голощекин спокойно отвернулся и бросил:
— Умаров! Расстрелять контрабандиста! При попытке к бегству.
Умаров, не раздумывая, вскинул автомат.
— Да не здесь! — поморщился Никита. — К болоту отведи его.
Умаров ткнул китайца в спину стволом и повел в сторону топи. Голощекин присел на корточки возле корзин с рыбой, выбрал рыбину покрупнее, одним движением вспорол ей брюхо и достал пакет с белым порошком. Солдаты обступили его полукругом, вытягивали шеи, глазели на рыбу. Голощекин ножом проткнул пакет, достал щепотку порошка, понюхал, лизнул и удовлетворенно кивнул:
— Как в воду глядел, Братеев! В рыбе они наркотики прятали.
Круглоголовый коренастый Братеев, белобрысый основательный сержант-сибиряк, не выразил ни особой радости, ни благодарности за похвалу. Присел рядом с капитаном, уставился немигающим взглядом на корзины с рыбой.
Голощекин обернулся к солдатам, рявкнул:
— Прочесать все вокруг!
Потом брезгливо вытер руки, заляпанные рыбьей слизью и порошком, о пучок травы и кивнул:
— Сержант Братеев! Осмотреть фанзу повнимательнее! — Он поднялся и, пригнувшись в дверном проеме, вышел.
Братеев неторопливо встал и долго смотрел вслед уходящему капитану. Взгляд его прищуренных глаз с короткими бесцветными ресницами был хмур и недоверчив.
Голощекин отправился к болоту, куда Умаров увел контрабандиста. Труп китайца он должен обыскать сам.
Неожиданно Никита услышал автоматную очередь, еще одну… И тут же стук автомата потонул в грохоте взрывов. Снаряды ложились кучно, все ближе, поднимая столбы грязи и дыма, выворачивая с корнем и разнося в щепки деревья. Не обращая внимания на летящие ветки и комья земли, Никита бросился к болоту. Навстречу ему из кустов выбрался оглушенный Умаров.
— Где контрабандист? Где?! — рявкнул Голощекин.
Стрельба и грохот прекратились так же неожиданно, как и начались, и наступила оглушительная, закладывающая уши тишина.
— Ушел, — буркнул Умаров, мокрой рукой пытаясь стереть вонючую грязь с лица.
— Как ушел? — не поверил Голощекин. — Как это ушел?
— По болоту пошел, — хмуро процедил Умаров. — Я стрелял! А китайцы в ответ такую пальбу устроили!
— Да ты что?! — От ярости у Голощекина сел голос. — Ты что, не знаешь, что нельзя стрелять в их сторону?
Умаров остолбенело уставился на капитана:
— Вы же сами приказали…
— Что?! — Голощекин прищурился. — Что я тебе приказал? Дур-рак!
Умаров поежился под прицелом этого прожигающего взгляда и послушно повторил:
— Дурак. Виноват, товарищ капитан!
Но Голощекин все сверлил Умарова взглядом, наступал, теснил к болоту.
— Провокацию на границе устроить — это я тебе приказал?
Внезапно он успокоился. Поправил фуражку и хмыкнул, по-птичьи дернув головой.
— Провокацию устроить… — повторил Голощекин, но голос его звучал уже без угрозы, почти весело.
Он развернулся и направился к болоту.
Шагал Голощекин легко, пружинисто, свободно, и видно было, что он может идти так целый день, не уставая и не сбавляя темпа.
