Анна Данилова - Рыжая девушка с кофейником
Медсестра оказалась жива и звали ее Машей. Высокая, черноволосая, с раскосыми карими глазами, Маша согласилась поговорить с ней только после того, как Наталия предъявила ей свое удостоверение. Для таких девушек как Маша достаточно просто показать красную лакироварную «корочку» с золотым тиснением, чтобы выпытать всю их подноготную до седьмого колена.
– Пойдемте в ординаторскую, там все равно никого нет…
– А мы не могли бы сейчас пройти в операционную, ту самую, где все это и происходило, и ты мне все показала бы, а?
Маша послушно кивнула головой и уверенно направилась к белой двери в конце больничного коридора, над которой висела стеклянная стильная табличка с красной надписью: «Тихо, идет операция!»
– Здесь надо ремонтировать проводку…
– Ты хочешь сказать, что операционная до сих пор не
отремонтирована после всего того, что здесь произошло?
– Отремонтировали, мы даже недели две работали, делали операции, а потом произошло короткое замыкание… Пуля пробила провод… Я-то не разбираюсь…
– Расскажи, Маша, как все произошло?
Они стояли как раз в том месте, в маленьком коридорчике с матовой стеклянной стеной, которая имела эффект прозрачности лишь с одной стороны: хирурги, работающие в операционной, не могли видеть следящих за операцией студентов медицинского института, в то время как последние видели всю операционную как на ладошке. Именно этим обстоятельством и воспользовалась Маша, спрятавшись в коридорчике и прекрасно осознавая, что бандиты, оглушившие хирургическую сестру и скрутившие руки Бурковицу, ее не видят, в то время, как она видела абсолютно все.
– Как я потом узнала, все трое вошли в хирургическое отделение в белых халатах и ничем от остальных посетителей не отличались…
– У вас что, можно навещать больных в любое время?
– Если честно, то да. Это только для порядка висит расписание, а так… Сами понимаете: больница… Поэтому-то на них никто внимания и не обратил. Когда они подошли к операционной, в коридоре не было никого, как нарочно, поэтому они беспрепятственно вторглись прямо во время операции и, не обращая внимание на то, что на столе лежала больная, подошли к Ольге Петровне и ударили ее чем-то по голове, отчего та вскрикнула и упала на пол…
– Скажи, а как вел себя Бурковиц? Этот визит был для него неожиданным или же он, предположим, знал об их приходе и, скажем, нервничал перед их приходом, ты ничего такого не заметила?
– Лев Иосифович было человеком достаточно общительным, но в то же время определить, находится ли он в состоянии душевного волнения или нет – было практически невозможно… Он вседа был ровным, улыбчивым…
– А эту улыбку нельзя было назвать истеричной или, знаешь, как маска что ли… Губы растягиваются, получается нечто вроде вымученной улыбки, а глаза бесстрастные… Каким он был, ваш Бурковиц?
– Даже и не знаю, что ответить… При всем его обаянии, улыбчивости, как я уже сказала, его ни в коем случае нельзя было назвать простым… Лев Иосифович был человеком сложным сам для себя… Сложным для себя и хотелся казаться простым для окружающих.
– Это не для средних умов… Тогда скажи, в котором часу он пришел на работу и сколько операций успел сделать до того момента, как сюда ворвались бандиты…
– Он чуть задержался… Пришел около одиннадцати…
– А он не сказал, почему задержался?
– Мы же его не спрашивали… Но выглядел он так, словно на работу почти что бежал, я видела, когда проходила мимо ординаторской, как он расчесывается перед зеркалом и промокает лоб платком, и подумала еще тогда, что в его возрасте так бежать…
– Но почему ты решила, что он бежал?
– Да потому что его рубашка, которую он оставил за ширмой, где переодевался, была совсем мокрая… Он вспотел…
– А ты всегда берешь в руки его рубашки… Я просто хочу выяснить, как ты определила, что рубашка мокрая?
– Просто мне тоже надо было переодеться, я зашла за ширму, как я это делаю каждый день после того, как за ней переоденется Лев Иосифович, и когда стала перевешивать его рубашку на плечики, чтобы убрать в шкаф – он иногда забывает это сделать, – то обратила внимание на то, что она мокрая…
– А раньше такого не случалось?
– Вы имеете в виду, не опаздывал ли он? Очень редко. Но никогда еще не выглядел таким взмыленным…
– Он опаздывал на операцию. А кого именно он должен был тогда оперировать?
– У меня есть список. Да, если вам интересно, то могу добавить, что Бурковиц вообще человек непьющий, но в то утро я видела, как он достал и откупорил бутылку коньяку… Таких бутылок у него целая батарея… Пациенты дарят, а он складывает в шкаф. Так вот… он выпил одну рюмку.
– В вашем присутствии?
– Даже не знаю, как сказать… Я вошла как раз в тот момент, когда он… пил… Но увидев меня, он спокойно поставил рюмку с бутылкой обратно в шкаф и как ни в чем не бывало спросил, все ли готово к операции…
– Значит, первую операцию он провел в двенадцатом часу?
– Да.
– А когда появились бандиты?
– Около шести часов.
– Сколько операций сделали вы в тот день?
– Подождите минуточку, я сейчас принесу журнал…
Она вернулась черед пару минут с журналом, открыла страницу, на которой стояла дата 30 мая.
– Шесть операций и все – аппендицит. Причем пять из них – плановые. И только последнюю девушку привезли с перетонитом, с гнойным воспалением… Бурковиц собрался уже уходить, как ему позвонили и сказали, что тяжелый случай…
– Скажи, неужели он был в состоянии сделать шесть операций за один день?
– Ему ассистировала Ольга Петровна, которая очень хорошо и быстро накладывает швы…
– А где она, кстати?
– На море. После того случая она сразу же после похорон Льва Иосифовича взяла отпуск и уехала в Сочи.
– Понятно. – Наталия достала свой блокнот и взглянув на список больных, которых оперировал в тот день Бурковиц, вздрогнула, увидев под первым номером Перову Ольгу Викторовну…
– Скажи, Маша, кто-нибудь, кроме меня, интересовался уже этим списком?
– Конечно… Здесь было много ваших людей…
– И кто-нибудь из них переписывал фамилии, как вот сейчас это делаю я?
– Нет, не все. Только один. Симпатичный такой, черненький… молодой и, как мне показалось, не совсем здоровый…
– А почему ты так решила?
– Потому что он был очень бледный и один раз, когда нечаянно задел плечом дверь, аж скривился от боли…
– Он показывал тебе какой-нибудь документ?
– Да, конечно. Он из ФСБ. Хотя мне показалось, что я уже
видела его раньше в больнице… Возможно, он лежал у нас…
