Жозефина Харт - Крах
В машине я вспомнил, что именно в Хартли я просил у Эдварда позволения жениться на Ингрид. Так давно это было. Роковое «да», которое привело к появлению на свет Мартина и Салли, долгим годам мира и согласия, доброго счастья и благоденствия.
Хартли тоже падет перед Анной. С ее появлением там навсегда изменится мое восприятие этого места. Самое любимое владение Ингрид, его стены и сад, до сих пор чистые и невинные, должны будут капитулировать перед ней.
Я позвонил Анне. Было рано, она еще не ушла.
— Хартли!
— Да, я знаю. Отказаться невозможно. — Анна сделала паузу. — Я не думала упоминать об этом, но я собираюсь уехать на следующей неделе, до вечера вторника.
Я промолчал. Не спросил куда. «Не дави на нее», — предостерег я себя.
Она рассмеялась, словно прочитала мои мысли, и сказала:
— Я должна поехать в Эдинбург за материалом для статьи, которую я пишу, и это все.
— Прекрасно. Мой комитет находится в стадии планирования. Окончательные документы нуждаются в подготовке.
— Жизнь, кажется, продолжается.
— Я согласен, внешнее тоже отнимает время.
— Да, шаткое равновесие нашего с тобой мира потребует многих усилий. Только тогда наша тайная настоящая жизнь сможет продолжаться.
— Мы прекрасно понимаем друг друга.
— Это действительно так.
— Пока. До встречи в Хартли.
— До встречи, пока.
28
Я никогда не был рабом Хартли. Это был дом Эдварда. Место, где родилась Ингрид и где прошло ее детство. Место, где она каталась верхом и удила рыбу с Эдвардом во время школьных каникул.
— Взгляни, вот здесь я свалилась с лошади. Отец думал, что я разбилась. Но это был только сильный ушиб. А тут я любила сидеть и мечтать. А там, за этим розовым кустом, меня поцеловал мой первый мальчик! — Я слушал грезы ее памяти с вежливостью, обеспокоившей меня. Влюбленный мужчина не выслушивает рассказы о детстве своей возлюбленной с таким отчуждением. Не смотрит на дом, служивший ей прибежищем, с таким равнодушием в глазах.
Приехав воскресным вечером в Хартли, я рассматривал все вокруг так, как могла бы Анна, увидевшая его в первый раз.
Сквозь железные ворота длинная прямая дорожка вела к серым камням готического фасада. Массивная дубовая дверь, которую Эдвард увил плющом, была убедительно несокрушима. Внутри, при закрытой двери, панельные стены и высокие решетчатые окна производили сильное впечатление своим собственным спокойным ритмом. Огромная, покрытая парчой дубовая лестница, казалось, способна отделить ночь ото дня так, что каждое время суток наиболее полно радовало нас своей прелестью.
Гостиная для приемов окнами выходила на аккуратный газон. Владение Эдварда, весьма протяженное, служило ему прибежищем и утешением, радовало глаз мастерством отделки и гармонией.
Столовая, с ее буфетом красного дерева, тяжело нагруженным серебром, словно проговаривала глубоко английское утверждение: «Еда может быть делом серьезным — но никогда слишком важным». Несмотря на доброкачественность и приятный вкус, пища не была коньком выходных в Хартли. Громоздкая, неприветливая столовая сокрушила бы любые кулинарные амбиции.
Здешняя библиотека своим весьма своеобразным подбором книг могла привести в полное замешательство образованного европейца. Книги об охоте, путешествиях, тут же путеводители, избранные биографии героических военачальников, немного истории. Ни классики, ни поэзии, ни беллетристики. Легкие кресла уютно расположились вокруг столиков, нагруженных кипами провинциальных журналов — основного чтения этого дома.
Единственной комнатой внизу, в которой я мог расслабиться, была гостиная. Кухню я фактически никогда не посещал. Сеси, повариха, единолично правила своим царством.
Лестница вела к большой площадке с двумя коридорами. Один, миновав четыре комнаты с гардеробными, упирался в большую дверь спальни Эдварда.
Более короткий, отделанный деревянными панелями, вел мимо двух других спален к комнате с тяжелой дубовой дверью, принадлежавший все годы нашего брака Ингрид и мне.
Целиком обшитые деревом спальни, с двумя-тремя небольшими ступеньками у входа, были по-настоящему прелестны. В каждой имелись разнообразные стеганые одеяла из гагачьего пуха и уютные диванные подушки в цветочном стиле. Давным-давно их расшила искусственным янтарем мать Ингрид.
Со временем комнаты получили имена цветов или растений, вышитых на стеганых одеялах — роз, ирисов, бледно-желтых нарциссов.
Я хорошо знал этот дом со всеми его комнатами и садами, но до сих пор Хартли не оставил следа в моей душе. Я лишь посещал это место и все тридцать лет оставался гостем. Будет ли Анна столь же невосприимчивой к его очарованию?
Я остановил машину. Мои грезы оборвались. Ингрид, Салли и Джонатан вышли на дорогу встретить меня.
— Эдвард разговаривает по телефону в своей комнате. Как доехал?
— М-м… очень быстро.
— Мартин с Анной будут здесь позже. Анна должна закончить какую-то работу. Я попросила Сеси задержать обед до девяти пятидесяти. Надеюсь, к этому часу они приедут.
— Здравствуйте, сэр.
Я кивнул головой молодому человеку и некоторое время вспоминал его имя.
Ингрид переплела свою руку с моей, пока мы следовали за Салли и Джонатаном по вестибюлю.
— Эдвард отвел всем молодым комнаты в своем коридоре подальше от родителей. Нас будут отделять несколько пустых комнат. Очень умно, не правда ли?
— Весьма.
— Вмешайся и измени эту ситуацию.
Наша комната называлась «розовой». Стеганые одеяла с красными, белыми и розовыми узорами служили напоминанием о прошедших днях и казались обличительно невинными, когда я вошел внутрь.
Через какое-то время спустился вниз и застал Эдварда в гостиной для приемов.
— Как это мило с вашей стороны, — сказал он. — Не могу вам передать, как я ценю это. День рождения не слишком много значит в моем возрасте. Хотя семьдесят четыре не так уж много.
— В самом деле, вы правы. — Он выглядел молодцом. На его щеках всегда был свежий розовый румянец. Стариком его назвать было нельзя.
— Выпьешь?
— Спасибо, немного виски.
— Ингрид сказала мне, что Анна и Мартин будут позже.
— Да.
— Как любезно с ее стороны приехать к нам. Вероятно, ей будет скучновато. И этот парень Салли, даю голову на отсечение, они договорятся.
— Это невероятно, Эдвард, но для своих лет ты просто великолепен.
— Ты думаешь? Наверно, потому, что я всегда старался держаться среди молодежи. Один из способов постоянно ощущать непрерывность времени. Было бы замечательно иметь правнуков. Как ты считаешь, у меня есть шанс, прежде чем я умру?
