Светлана Демидова - Вся палитра нежности
– Нет, не хочу в ресторан.
– А куда?
– Сам не знаю. Хочется чего-то маленького, уютного, и чтобы еще и покормили хорошо, по-домашнему.
Никита задумался, смешно поскреб одну из своих желтых залысин, а потом не очень уверенно произнес:
– Ну… вообще-то… я знаю одно местечко… Там хорошо кормят, только…
– Что «только»? – нетерпеливо подстегнул его вопросом Вербицкий, который уже начинал ощущать неприятные спазмы голодного желудка.
– Ну… грубо говоря, нам как бы не по сану… Люди не поймут…
– Какие еще люди? Говори понятнее!
– Место простенькое. Кафешка. Банкиры в таких местах не обедают. Могут появиться вопросы…
– Чихал я на эти вопросы! Не кажется ли тебе, Никитка, что мы уже можем позволить не отказывать себе ни в чем? Кстати, а сам-то ты как попал в эту кафешку?
– Сам-то? Случайно. Курить хотелось до смерти. Заскочил в первую же попавшуюся точку, а там такой запах… В общем, не выдержал, решил заодно и поесть. Открыл меню, а там никаких тебе омаров и уток по-пекински. Щи, борщ, котлеты по-киевски… Но я тебе скажу, Саша, это такие котлеты!!!
– Все ясно! – Вербицкий легко поднялся из глубокого кресла. – Поехали трескать котлеты по-киевски!
– И борщ! – Прокофьев тряхнул вытянутым вверх большим пальцем правой руки.
– Можем даже взять компот из сухофруктов! – расхохотался Александр Ильич. – Там есть?
– Там все есть! Как в Греции! Поехали!
Кафешка называлась «У Петровича». Вербицкому не очень понравилось название. Слишком много сейчас в Питере развелось похожих заведений: «У Иваныча», «У Лехи», «У Сан Саныча». Публика в таких местах обычно была приблатненной, музыка – кабацким шансоном, а из спиртного – одна водка. Не понравилось и то, что заведение находилось в полуподвальном помещении. В советские времена весь «быстрый» общепит размещался в таких подвальчиках. Сейчас же солидные заведения ниже бельэтажа редко спускались. Впрочем, они с Никитой и не собирались в солидное заведение.
Уже на лестнице ноздри Александра Ильича возбужденно затрепетали. Из чуть приоткрытой двери тянуло сладко-сдобным духом. Все тело банкира обкидали мурашки. Так пахло дома, в родном Григорьевске, когда мама пекла пироги. Он посмотрел на Прокофьева восхищенно-удивленным взглядом. Тот кивнул и с довольным видом произнес:
– Я об этом и говорил!
Помещение оказалось небольшим, уютным. Простой формы полированные столики из коричневого дерева, вокруг мягкие диванчики. Общего освещения не было. В углу светилась скромная барная стойка, а на каждом столе стояли лампы, выполненные в стиле ретро – похожие на керосиновые. Хотя в хорошо обустроенной квартире директора завода города Григорьевска никогда не было керосиновых ламп, Александр Ильич неожиданно почувствовал себя дома. Он развалился на диванчике, закинул голову на его спинку, прикрыл глаза и сказал другу и компаньону:
– Заказывай что хочешь.
Находясь в состоянии ленивой полудремы в ожидании заказа, Вербицкий вспоминал ныне покойных родителей, тесные, заросшие акацией и сиренью улицы Григорьевска, родную школу, друзей… И только на одно воспоминание он давно наложил запрет. Он никогда не вспоминал свою жену Галочку. Вернее, не так… Он не мог не вспоминать ее, но как только перед его мысленным взором возникал ее образ, Александр Ильич сразу старался переключиться на другое. Со временем он научился это делать довольно ловко. Вот и сейчас, когда ему опять привиделась белокурая Галочка, он сразу же перекинулся мыслями к финансовым операциям, которые могли принести его банку новую прибыль. Он как раз собирался поделиться своими соображениями с Прокофьевым, когда о его ноги, вытянувшиеся в проход, кто-то запнулся. Александр Ильич резко открыл глаза, чуть привстал и как раз успел подхватить падающую женщину, с которой они вместе завалились обратно на диванчик.
– Что же вы… Да как же… Разве же можно так выставлять ноги… А если бы я была с подносом… – раздраженно приговаривала она, пытаясь высвободиться из обхвативших ее стройный стан рук и встать на ноги.
Когда ей это удалось сделать, Александр Ильич поднял на женщину глаза, собираясь извиниться, и обомлел. Перед ним стояла материализовавшаяся из его дум жена Галочка. Из тех самых дум, которые он гнал прочь, которые с корнем пытался вырвать из собственного сердца. Конечно, эта «Галочка» не была юна, как та, на которой он женился. Этой было лет сорок. Она могла бы быть дочерью той Галочки, которую он любил. И одновременно не могла ею быть. У жены Александра Вербицкого не было детей. Это он знал точно.
– Простите, пожалуйста… – севшим голосом проговорил он. – Я просто очень устал, задремал нечаянно…
Женщина оглядела его небесно-голубыми, как у Галочки, глазами, поправила выбившиеся из прически светлые прядки и сказала уже вполне дружелюбно:
– Ладно уж, прощаю… С каждым может случиться. – После этого «Галочка» улыбнулась и, достав из кармашка передника блокнотик, спросила: – Ну! Что будем заказывать, господа?
Никита начал заказывать, а Вербицкий никак не мог оторвать взгляда от женщины. Как хорошо, что он, задремав, так далеко вытянул ноги в проход. В противном случае Прокофьев сделал бы заказ, а он, Александр, проспал бы эту женщину. Впрочем, она бы пришла за расчетом… Да, но где гарантия, что и в этот момент он снова не заснул бы… уже от сытости… Значит, она здесь работает официанткой. Это хорошо. А чем, собственно, хорошо? Ну как же! Ее всегда можно будет здесь найти… А зачем искать? Так ведь она, как Галя… Именно так старилась бы Галя. На ее чистом высоком лбу вряд ли появились бы морщинки. А вот от глаз они расходились бы так же нежно. И косметика… Галочка непременно должна бы краситься именно так: неброско и со вкусом. Эта нежная розоватая помада… У его жены в юности губы были именно такого цвета. И волосы… Из Галиной косы тоже всегда выбивались прядки. И потом, когда она вместо косы сооружала на затылке какой-то пучок, непослушные волосы все равно выскальзывали и окружали ее лицо дождем тонких прозрачных прядей.
– Похоже, что вы, босс, запали на официантку? – насмешливо спросил Прокофьев, поигрывая прозрачной стеклянной пепельницей.
Вербицкий с трудом отвел глаза от входа на кухню, где скрылась поразившая его женщина.
– Да… – растерянно произнес он.
– А что так? Я не заметил в ней ничего особенного. Сколько ни хожу сюда, никогда ничего в ней не замечал.
Александр Ильич тряхнул головой, будто стряхивая с себя наваждение, и ответил:
– По-моему, это неудивительно. Нам с тобой всегда нравились разные женщины.
– Да, но эта, похоже, поразила тебя… – Прокофьев опять перешел на привычное «ты», – в самое сердце. Уж я-то тебя знаю, как никто. Ты никогда раньше не заглядывался на официанток. Вообще их за женщин не держал.
