Измена с молодой. Ты все испортил! (СИ) - Шевцова Каролина

Морщусь, словно смотрю со стороны на женщину, единственным и главным критерием которой и внешне, и внутренне стало одобрение мужа. Словно это не я подогнала свою жизнь под главный стандарт «Карен одобрит».

А ведь это Я.

И я это сделала добровольно.

И теперь считаю смену цвета волос подвигом.

Бунтом.

Моей «красной помадой».

Отвлекаюсь от неприятных мыслей, когда колокольчик над входной дверью салона звонком встречает нового посетителя.

— Вера! — Эффектная брюнетка с глубоким низким голосом проходит мимо стойки прямо в зал, и тут же за ней материализуется администратор. Брюнетка говорит тихо, но от ее тона бедная девушка вся сжимается.

— Ирина Влад-димировна, — заикается она, — а мы вас позже ж-ждали.

— Судя по тому, что я тут вижу, меня вообще не ждали. — Ирина оценивающе оглядывает помещение и холодно цедит, — почему клиентка одна?

— Ну почему же одна, — обидевшись, хмурится Вера, — я-то здесь?

«У жизни отличное чувство юмора», заметил утром Артём, и сейчас я в очередной раз убеждаюсь в этом, наблюдая за происходящим в большое зеркало напротив. Или Провидение решило подыграть плану мамы. Два в одном — и в салон схожу, и с давней подругой-одногруппницей увижусь. А ведь мы, кажется, лет десять не виделись. С тех пор, как она уехала покорять Москву. Вернулась, значит?

— Ира, привет.

— Ксюша? — с сомнением смотрит Ира. Затем ее взгляд зажигается светом, и от сочившейся еще минуту назад спеси не остается и следа. — Свердлова! Ты⁈

Ира бросается ко мне, я встаю, и мы крепко обнимается, кружась и подпрыгивая, как в студенческие годы, когда радовались удачно сданному экзамену.

— Я, — улыбаюсь, а в душе такое чувство, будто в прошлое вернулась. Легкое, беззаботное.

— Ты куда пропала, Ксюша? — Ира отстраняется, но продолжает держать мои руки.

— В каком смысле? — ухмыляюсь. — Разве это я поехала столицу покорять?

— Ууууу, — тянет она, — Ты еще первый сезон «Санта-Барбары» вспомни. Это когда было, милая моя?

Я растерянно пожимаю плечами, не понимая, к чему она ведет. Ира придвигает поближе соседнее кресло и садится.

— Сядь, потеряшка ты наша. — указывает мне на мое кресло, и я послушно сажусь. — Уехать-то я уехала. Но уже несколько лет, как вернулась.

— Вот как? — меня задевает эта информация, брошенная в лицо упреком.

— Да, так. Мы с девчонками пытались с тобой связаться, но ты как сквозь землю провалилась. В соцсетях не появляешься, номеров никому не оставила. Катя говорит, видела тебя пару лет назад в парке, пыталась подойти, но ты её проигнорировала, так была увлечена беседой с какой-то кудряшкой. А мы тебя вспоминаем, между прочим.

— И часто вы встречаетесь? — спрашиваю осторожно. Всё, что я сейчас узнала, было неприятно.

Мои подруги юности продолжали встречаться, общаться, дружить. А я осталась за бортом. И моими приятельницами были только жены друзей Карена. Его друзей детства, которые тоже переехали в Россию.

И Нора.

Она стала мне самой близкой подругой. И именно с ней я могла говорить в тот день в парке, о котором вспомнила Ира. Потому что нет у меня больше ни одной «кудряшки» в окружении. Не считая бедняжки Мари, которая уже минут десять стояла и нетерпеливо стучала пальцами по миске с окрашивающей смесью.

— Раз в месяц, — улыбается Ира, — гуляем, сплетнями делимся, на детей и мужей жалуемся.

— Понятно, — киваю. Ну, конечно. Они все уже замужем, детей родили… О чем еще могут говорить женщины?

— А давай с нами! — говорит она заговорщически. — Мы на выходных в цирк как раз собираемся. Все будут очень рады тебя видеть!

— В цирк? С мужьями и детьми?

— Господи, нет, конечно же! — смотрит на меня с насмешкой Ира. — С мужьями и детьми нам цирка и дома хватает. Давай как-нибудь без них пару часов проведем. На акробатов посмотрим…

— Ирина Владимировна, можно я уже начну? — с возмущением бросает Мари, — а то времени не хватит.

Всё-всё. — Ира поджимает губы и смотрит на сотрудницу, но обращается ко мне, — оставляю тебя. Диктуй свой номер, я сохраню!

Мари начинает колдовать над моими волосами, а я устало закрываю глаза. И захлебываюсь в чувстве, что, когда-то неотъемлемая, часть моей жизни просто шла мимо, пока я целиком и полностью сконцентрировалась на семье. Даже работа, за которую я так держалась поначалу, постепенно сдвинулась на дальний план.

Сохранила фамилию в паспорте, но полностью растворилась в муже.

Добровольно.

И винить мне некого, кроме себя.

Следующие три часа пролетают в круговороте нанесения и смывания средств. Краски, маски, сыворотки. Стрижка, сушка, укладка… Я соглашаюсь убрать длину, и Мари без сожаления отстригает сантиметров пятнадцать.

— Принимайте работу, — говорит она наконец, ловко сняв с меня пеньюар.

Из Зазеркалья на меня смотрит гостья из прошлого. Повзрослевшая, с усталым взглядом, но такая знакомая Ксюша Свердлова.

Провожу рукой по светло-русым волосам, поправляю пальцами брови и улыбаюсь своему отражению:

— С возвращением, потеряшка!

Сажусь в машину и впервые за несколько часов беру в руки телефон. Он всё ещё на беззвучном режиме.

Несколько пропущенных звонков от классного руководителя детей вгоняет в жар. Разум тут же отключается, уступая место тревожной материнской панике. Дрожащей рукой нажимаю на контакт, но она не отвечает.

Гудок. Еще гудок.

Сбрасываю и набираю снова и снова по кругу, будто это бессмысленное действие ускорит желаемый результат. Глупое, стереотипное поведение испуганного человека.

А потом приходит от неё сообщение:

«Ксения Викторовна, Гера подрался на продленке, но уже всё в порядке. Не смогла до вас дозвониться. Карен Георгиевич уладил конфликт и забрал детей».

Мчу домой на полной скорости, забыв обо всем, что еще недавно волновало меня. Единственное, что сейчас по-настоящему имело для меня значение — мой сын нуждался во мне, а до меня не смогли дозвониться.

Небрежно паркую машину и забегаю домой.

Почему-то в гостиной выключен свет. Сразу замечаю, что обуви детей нет в прихожей. Господи, что происходит?

Прохожу вперед. Замечаю какое-то шевеление за шторами. Они с резким шумом раздвигаются.

За ними стоит Карен. В пальто и уличной обуви.

Разглядывает меня внимательно, медленно, снизу постепенно поднимая взгляд вверх. Долго смотрит на моё лицо, волосы… Он замечает сразу.

Улыбается рассеянно.

— Карен, где Гера? — с трудом узнаю свой голос.

— С Герой всё в порядке, джана, — отвечает он, смеясь. — И с Викой все в порядке. Я смотрю, и с тобой всё хорошо, да? Волосы, вот, красишь… На звонки не отвечаешь… Настолько хорошо, что ты совершенно забыла, что семья должна всегда быть на первом месте?

Хочу ответить ему резкостью, но он делает шаг ко мне, и я понимаю, что мой муж пьян.

Глава 17

Забавно. Даже врозь мы с ним думали об одном и том же. И насколько разные сделали выводы.

Много лет семья была неизменным лидером в моем хит-параде приоритетов. И это воспринималось всеми, как само собой разумеющееся. И тут в меня летит упрек об обратном.

А потом он протягивает руку:

— Иди ко мне, джана.

Я не двигаюсь. Поэтому он сам делает шаг мне навстречу и останавливается очень близко — запах спиртного ударяет резко и неприятно.

— Ты хоть понимаешь, как я по тебе соскучился?

Он не шатается.

Речь тоже не выдает в нем пьяного.

Но расфокусированные, затянутые поволокой глаза растерянно шарят по моему лицу, ищут опору. Я лишь однажды видела его настолько же захмелевшим. Когда после нашей выписки из роддома он поехал с папой и друзьями отмечать долгожданное отцовство.

Он тогда вернулся под утро. С грохотом открыл дверь в нашу комнату, виновато съежился, когда свекровь сердито шикнула на него. Она только-только уложила Вику после первой бессонной ночи в доме, а я, полулежа, спиной ко входу, кормила Геру. Свекровь оставила малышку в кроватке и тихонько вышла. А муж на цыпочках подошел ко мне, опустился на колени, поцеловал голенькую пяточку ребенка и тоже прошептал: