Город из воды и песка (ЛП) - Дивайн Мелина

— А как же.

— Всё, в общем, как-то пошло через жопу. Вроде только что было нормально, а потом раз — и… пиздец, короче…

Они оба замолчали на какое-то время. Войнов дошёл до бордюрчика, отделявшего проезже-пешеходную часть от аккуратно посаженной типа клумбочки с цветочками. Встал на бордюрчик и пошёл по нему вперёд, переставляя пятку за носок — как в детстве.

— Ты здесь? — спросил Саша.

— Да, — отозвался Войнов, ожидая дальше чего-то ещё более тягостно-мучительного. — Я тебя слушаю.

Саша снова вздохнул, как будто набирал в грудь побольше воздуха.

— У мамы работы было невпроворот. Какие-то траблы вылезли. В общем, она уставала очень. Ну и худеть стала. Даже мы с отцом заметили. Делает, делает чего-нибудь и вдруг сядет — посидеть надо, устала. Мы её к врачу гнали — сходи, хуже не будет. А она отмахивалась, мол, пройдёт, сейчас аврал на работе закончится и всё на свои места встанет. Типа она знала, что гемоглобин всегда понижен, говорила, железо надо попить и всё норм будет. И оно правда вроде получше стало на какое-то время. На месяц, может… Ну и мы как-то в парке на великах катались вместе. Я пёрся тогда от Питера, Бьйорна и Джона, я тебе говорил. Врубал на полную, даже когда мы катались. Мы в какую-то кафешку плюхнулись, кофе там попить, перекусить. И она вдруг сказала: «Хочешь, съездим на концерт твоих чуваков?» Я такой, блин: «Ну ещё бы!» Она говорит: «Смотаемся в Амстер на выходные. Может, ещё чего захватим — к Ван Гогу сходим, по каналам покатаемся, погуляем просто, город посмотрим». У нас и шенген был открыт. Ничего не мешало. Я офигел, конечно. Потому что она раньше ничего подобного не предлагала, хоть мы и ездили иногда, но всё типа с экскурсиями, всё бегом, достопримечательности посмотреть, полазить везде, километры намотать, ноги натереть.

Войнов улыбнулся.

— Мировая у тебя мама.

— Угу, — согласился Саша и снова замолк ненадолго. — Ну и мы поехали. Ещё доллар не успел скакнуть. Ухватили прям удачу за хвост.

— Успели, — согласился Войнов.

— Это получилась самая охуенная поездка. И концерт был охуенный. Я автографы взял. И всё было охуенное. Мы никуда не спешили. Просто наслаждались. Взяли напрокат велики, катались вдоль каналов, по паркам, сидели в кафешках, ели мороженое. Вкусное такое. Лучше, чем в Италии… На домики эти залипали. И те, что на воде, тоже. Гуляли в квартале красных фонарей. Зашли в какой-то соборчик. Сходили к Ван Гогу. Я тогда просто по музею промчался и потом сидел маму у гардероба ждал, пока она ходила. Теперь думаю: зря, такой шанс был — Ван Гог, он ведь тоже охуенный.

— Ещё какой! От него энергетика такая тащит! Мощнейшая. Ни от одного другого художника я подобного не испытывал. Когда стоишь рядом с картиной — и тебя накрывает потоком…

— Вот видишь… А я как придурок: пробежал всё за двадцать минут и спустился — ещё час, наверное, сидел, в телефоне залипал. Ну не идиот, а?

— Совсем немножко, — улыбнулся Войнов.

— Короче, там классно было. Не знаю, как объяснить. А ощущение в городе было такое… Ну как будто ты всё можешь, как будто ты всё делаешь правильно. Как будто у тебя крылья за спиной.

— Это ощущение свободы, Санечка. В Амстере, когда только с трапа сходишь, уже чувствуешь. Дух свободы. Воздух свободы. Смотришь на людей, на велосипедистов, на весь этот яркий разношёрстный поток, любой внешности, пола, возраста — и офигеваешь: как можно быть такими свободными? Это действительно… потрясающе.

— А потом мы вернулись. Ей опять стало хуже. Сдали анализы. Началась химия… Меньше чем через год мамы не стало. И потом, после её смерти — всё сломалось. Вот совсем всё… Понимаешь?

Снова повисла тишина, но не такая, как раньше, выжидающая, привычная — эта была тёмная, вязкая, вгрызающаяся в глотку, в запястья, перемалывающая маленькими проворными насекомьими челюстями всё существо — от макушки до пяток — кожу, волосы, суставы, кости, ногти.

Войнов заметил у входа охранника, подошёл, поздоровался за руку, кивнул на сигарету — тот угостил, протянул зажигалку. Войнов поблагодарил, затянулся, выдохнул дым из саднящего горла. Года два не курил…

— Никит? — наконец послышалось в трубке. — Ты ещё здесь?

— Я здесь, Сань, — отозвался Войнов. — Здесь… Прости… Но я не знаю, что сказать.

Он снова отошёл к бордюрчику. Но уже не стал на него забираться.

— Да ничего и не надо… Всё в порядке. Я ни с кем не говорил об этом. Мы и с отцом не говорили… Не касаемся этого. Как будто ничего не было… Ты что, куришь?

— Да вот, — развёл руками Войнов. — Только сегодня. Стрельнул сигарету у охранника. Два года как бросил. Прикинь.

— Из-за меня? Прости, Никит… Не кури больше. Не надо.

— Не буду. Обещаю.

Саша вздохнул.

— Нам надо с тобой съездить в Амстер, слышишь? — вдруг сказал Войнов. Не совсем уверенно, снова ощущая себя так, словно прощупывает ногами почву (как часто это приходилось делать с Сашей!). — Весной. Когда тюльпаны. Ты не был в Кёкенхоф? В парке тюльпанов?

— Нет. Я больше туда не ездил. Вообще больше никуда не ездил. Было не до того… И не хотелось.

— Поедем весной, — уже увереннее продолжал Войнов. — Когда там красиво. Покатаемся на кораблике…

— С пледиком?

— Конечно с пледиком, маленький. Съездим на мельницы. Накупим мороженого, шоколада и вафель…

— Селёдки, — добавил Саша.

— Ох, точно! — стукнул себя по лбу Войнов. — Селёдки!

— А дури?

— И дури, если захочешь. Будем по вечерам сидеть в кафешке у канала и смотреть на народ…

— Целоваться?

— Обязательно.

— Держаться за руки?

— Конечно, Санечка. И к Ван Гогу опять наведаемся. Должен же ты наконец его увидеть. По-человечески.

— Ты очень хороший, Никита, — прошептал Саша, и Войнов почувствовал: последний пятачок, последнее упавшее дерево — всё сплошь увилось, покрылось без остатка им — Санечкой. Он хотел бы обнять его, прижать к себе и дышать в его волосы, сплетаться с ним руками и пальцами, затеряться в нём, раствориться, исчезнуть. Больше не быть Войновым. Ненадолго. Хотя бы…

Они попрощались, но Войнов не сразу вернулся в офис. Ходил туда-сюда, вспоминая, прокручивая в сознании всё, о чём они говорили, все Сашины слова, полутона, интонации, открыл его утреннюю фотографию, скользнул пальцем по созвездию на щеке родинок — долго протяжно выдохнул. Перешёл в список звонков, нашёл номер матери. Набрал.

— Мам, привет. Я заеду в выходные. Не знаю пока, в субботу или в воскресенье. В воскресенье, наверное… Угу… На работе, конечно. Где ещё мне быть? Да не надо ничего… Ну чего ты?.. Ладно, я позвоню тогда. Да, завтра вечером… Пока.

Он обещал приехать ещё на тех выходных. Мать просила починить карниз — тот обвалился. Но так и не сподобился. Засранец такой. На этих выхах — обязательно…

* * *

Домой попал непривычно рано. Что-то в районе восьми, начала девятого. Заказал в Лавке еды: риса и тефтелей в томатном соусе, плюсом салат. Ещё себя побаловал гигантской булкой с маком в шоколадной глазури.

То, что рассказал Саша, его откровенность и осознание того, как они становились ― уже стали ― болезненно, до одури близки, продолжало тянуть и отзываться где-то тяжко в подреберье. И к этому как-то предстояло привыкнуть, научиться жить. Войнов ни за что на свете не хотел, чтобы вот здесь, с Сашей — прошло легче, спокойнее. То есть нет: он хотел бы, но понимал преотлично, что так не могло быть, и так не будет. И если пришлось бы выбирать, он без сомнений бы выбрал Сашу и всё, что между ними настраивалось и затягивалось, все эти жгуты и перекрученные сети, всё, что между ними было: жгучее, щемящее, горячее, неправильное. То, что никогда бы с ним не произошло, не будь Саши, не набери он лишь одну неверную цифру в телефонном номере.

Войнов поужинал и даже наелся. Но тело оставалось каким-то неспокойным, слишком взвинченным. Он подумал наведаться в качалку, но понял, что сегодня не хочет. Лучше прошвырнётся на велике. Там и подумать можно. Над тем, как дальше и как вообще всё устроить с Сашей. Или оно, может, само всё получится? Безумно хотелось, чтобы само получилось, чтобы Вселенная как-то сжалилась и ещё немного их подтолкнула друг к другу. Но, наверное, это уже совсем невиданная наглость — просить больше содействия. Не слишком ли много им и так перепало? Не много ли им уже было дано фортуной и случаем? А, Войнов? Хочешь ещё?