Влюбиться на максимум (СИ) - Шефф Вийя

Открываю рот, чтобы ещё сказать одну отмазку, но он опережает:

— И мама твоя согласна.

— Быстро вы спелись… Как ты себе нас там представляешь? Весь город будет, знакомые, коллеги твои. Не боишься?

— Не боюсь, — присаживается рядом на корточки и заправляет волосы мне за ухо. — У нас есть стопудовое алиби — наши семьи дружат. Мы вышли погулять как друзья.

— А потом ты меня в машине опять облапаешь…

— Это предложение?

— Предположение, — поправочка.

— Я постараюсь себя сдерживать и не приставать к больной девушке. Ты неделю дома сидишь, тебе свежий воздух нужен, — ещё одна попытка уговорить.

— Ладно… — передумываю.

— То есть — ты согласна?

— Да.

— Отлично. Переодевайся, я тебя жду.

Киваю головой, как китайский болванчик. Он выходит, а я начинаю внутренне паниковать по поводу того, что надеть. Что-то подлиннее, чтоб, если и задерётся, не было видно живота. Опять у него в голове перемкнут провода и что мне потом делать?! Дважды я отбрыкалась, не факт получится ли третий.

На глаза попадается голубой спортивный костюм с длинной свободной кофтой, почти по колено.

— То, что надо.

Белые новые кроссовки, которые привёз из Милана отец, когда возил свою швабру на шопинг. Маму он так не баловал. Да она и не требовала ничего от него. Просто любила… И сейчас любит, не смотря ни на что.

— Сима, ну что это за наряд? — не оценивает мой лук мать, когда вхожу в гостиную. — Ты на праздник собралась, а не на пробежку.

— А мне нравится, — поддерживает Гордей. — Макс идёт голубой цвет.

— Всё? Оценили? Можем идти? — грублю в ответ.

— Хорошо погулять, — провожает нас родительница, махая ручкой.

Ой, мам, не надо! Ты нам ещё гостинцы в узелок собери.

— Пафосно, — окидываю взглядом Порше, на котором приехал Калинин. — Мазда твоя где?

— В ремонте… Мне три дня назад один придурок в зад въехал. Пришлось у отца тачку одолжить на время.

— Печально, — запрыгиваю в салон через верх. — Что? Так же проще, — оправдываюсь на недовольный взор Гордея.

— Двери есть. Правила точно не для тебя, — качает головой и заводит машину.

Всего десять минут и мы возле парка ищем свободное место на стоянке. Нашли, только теперь от него до места праздника квартал пешком топать.

Людей-то сколько! Все куда-то идут, бегут, кричат. Дети с шариками, мыльными пузырями, игрушками.

— Хочешь мороженое? — подошёл к продавщице Калинин.

— Да, фисташковое, — кручусь на месте, выискивая знакомые лица.

Слава Богу, никого не замечаю.

— Держи, — подаёт мне рожок. — А тебе можно? — отнимает руку назад.

— Это миф, что нельзя его есть, если у тебя простуда, — отбираю свою порцию.

Улыбается и наблюдает, как я зубами разрываю неподдающуюся обёртку.

Мы медленно бок о бок идём в глубь парка, где проходят все мероприятия.

— Значит, ты не удержалась… — начал Гордей.

— Ты о чём?

— О книгах. Я видел, как ты читала одну.

— Вообще-то не одну, это была девятая.

— Ого. Шустрая, — удивляется.

— Телевизор смотреть я не люблю, интернет надоел. Вот и читала…

— Понравилось?

— Местами…

— Какие сделала выводы?

— Бабы — дуры. Одна Баби поступила верно, бросив парня ради своих принципов.

Он залился смехом, чуть не подавившись мороженым.

— Что не так? — искренне не понимала.

— По-твоему жить с нелюбимым человеком — это предел мечтаний?

— Предел мечтаний — это свобода…

— Какая же ты ещё глупая, — продолжил смеяться.

— Что тогда к такой тупой пристал? Искал бы себе поумнее и поопытнее, — съязвила.

— Не хочу я такую. Мне ты нравишься, — с теплотой в глазах.

— Договор был, что ты будешь сдерживать себя, — напоминаю.

— Не думал, что он распространяется на слова. Там вроде мелькало — не лапать, — косится на меня с хитринкой в глазах.

— Теперь я запрещаю все поползновения в мою сторону.

— Тогда я не гарантирую исполнения первых договорённостей, — забирает свои слова обратно.

— Эй, что здесь началось?! — останавливаю его, дёрнув за рукав куртки.

— Ты меняешь правила на ходу, а это нечестно. Следовательно, я могу менять свои.

— Нет! Ты не будешь приставать к больной девушке, — приостановилась, пропуская его вперёд.

— Тристана и Изольду помнишь? Как она его лечила от лихорадки? — возвращается ко мне и подходит впритык.

Я морщу нос, вспоминая, что в кино они его голыми телами отогревали.

— Я не настолько больна, — прогоняю из головы мысли, что он со мной переспать хочет.

— Жалко… Я бы повторил, — усмехается и уходит вперёд.

Гад! Сволочь! Скотина! Мудак! Вот так в глаза сказать об этом.

— Что ты во мне нашёл? — догоняю его.

— Не знаю… А должен?

— Должно же что-то привлекать, — не унимаюсь.

— Ничего меня в тебе не привлекает, кроме охренительного пресса. И тот ты сегодня спрятала под этот необъятный балахон, — проходится взглядом по моей фигуре.

— Холодно на улице.

— Просто ты испугалась меня, вот и всё. А если копать глубже, то боишься ты скорее себя. Тебе нравится со мной.

— Никого я не стремаюсь! Себя — тем более.

— Поцелуй меня! — подошёл вплотную.

— Сдурел? Тут люди, — выпучила на него глаза, оглядываясь по сторонам.

— А говоришь — никого не боишься. Ещё как боишься, трусиха! Быть непонятой и осуждённой толпой.

Сучок! Ты в моей голове ковырялся? Недавно я думала о том же. Да, не хочу опозориться перед всеми. Да, не хочу быть слабой. Мне подняться дорогого стоило. Спасибо гадюке Селезневой за то, что опустила меня на дно и за мои унижения после.

Глава 26

Саундтрек: Миша Марвин — С ней

Идя по парку, столкнулись с нашей преподшей по литературе, которая была в компании подруги. Такая же серая мышь, как и Метлина, словно с одного портрета писали.

— Гордей Петрович, приятно вас видеть, — расплывается в улыбке. — Макс? Тебя не видно в школе, — переводит взгляд с меня снова на Калинина.

— Болею я, — грубо, внимательно следя за ней.

— Не знала, что вы родственники, — говорит ересь Светлана бинту Михайловна.

— Мы не родственники, — отрицает Гордей. — Мы дружим.

Ой, не то она себе представила… Светлана Михайловна, вы знаете хоть что-то о близости? Вы ж монашка в четвёртом поколении. Знаю, что невозможно. Но впечатление именно такое. Покраснела, как помидор, словно ей прибор показали. Что он такого сказал? Дружим, не трахаемся.

И всё же она не отрывает взгляда от Калинина и часто смотрит на его губы. Пипец! Как там, в книге, — это желание поцелуя, то есть признак влюблённости.

А ты не офигела, мышь?!

И я делаю, наверное, очень большую глупость, но раскаиваться и биться головой о стену буду позже, сейчас — беру Гордея за руку и сжимаю пальцы в замок. Он неспешно поворачивается ко мне и смотрит ошалевшими глазами.

Что? Пусть знает, что ей ничего не светит.

— Я пить хочу, — улыбаюсь ему, вкладывая в эту улыбку всю нежность, на которую способна.

— Да… пойдём… До понедельника, Светлана Михайловна… — прощается с русичкой. — Что это только что было? — спрашивает, когда отходим на приличное расстояние.

— Она в тебя влюблёна, — пытаюсь выдернуть руку, но он схватил крепко, сжимая до боли пальцы.

— Я знаю, не слепой. Но, кажется, именно ты не хотела осуждения. И не дёргайся! Сама взяла, теперь терпи.

— Ты это так спокойно говоришь?

— А что мне сделать? Я её чувствам не хозяин. Хочет — любит, хочет — нет. Мне по барабану её охи-вздохи по моей персоне.

— Не верю.

— Угомонись! Я не отпущу твою руку. Я держался, но ты сама нарушила красную линию, отвечай за свои поступки, — жёстко дёргает нашими руками вниз.

— Там директор школы, — пытаюсь его обмануть.

— Меня не проведёшь, Макс. И мне плевать на то, что они о нас подумают. Мы взрослые. Выгонят? Да и похрен. Я за эту работу сильно не держусь.