Татьяна Алюшина - Девочка моя, или Одна кровь на двоих
В этом здании все номера были класса люкс и выходили балконами на реку, и ни одно из окон в корпусе не светилось. Слабо посвечивали приглушенные на ночь до тления фонарики вдоль дорожек, да немного более ярко горел фонарь над входом.
Он смотрел в ночь, прислушивался к звукам темнеющей реки, редкой несмелой перекличке птиц – где-то ухнула сова, плеснула рыбина и ушла на глубину, и постепенно стала отступать непонятная раздражительность, вытолкавшая его из постели.
Раз приказы, окрики и волевые усилия по изгнанию ненужных эмоций и мыслей не срабатывают, значит, надо достать из себя то, что растеребило, замутило душу и мысли, – увидеть, понять и вычистить вместе с этой темной мутью.
И Дима заглянул в свое ворочающееся глубинное недовольство.
«Ну, и в чем дело?»
Да ни в чем!
Все эти Нади, Вали, Тани, Кати одной денежно-расчетливой заинтересованности, одинаковости с лица, и даже при наличии интеллекта и изюминки, если повезет, все равно из одного болотца, все той же заинтересованности и с четкими следованиями правил по достижению цели.
И так всю его жизнь! Вот всю жизнь!
Он женился в двадцать два по окончании училища на севастопольской девушке Марине.
Они познакомились на кадетских танцульках в его училище.
Севастопольские девушки, впрочем, как и барышни иных городов, в которых имелись высшие военные училища в те советские времена – не все, естественно, девушки, но большинство, – имели ту же целевую задачу, что и нынешние мармулетки, а именно: как можно удачней выйти замуж за хорошие деньги с перспективой на деньги большие.
Хорошие деньги в доисторические времена счастливого незнанием застоя светили только военным. Академиков, артистов, дипломатов и министров с их помощниками на всех не хватало, да у них имелись свои девушки, а для остальных – только военные.
Кадетские танцы в училище – это был верх экстрима! Который начинался взятием штурмом дверей, ведущих к будущему благополучию. Что вытворяли девоньки для того, чтобы попасть в заветные врата, – это отдельная тема!
С таким же напором, азартом и ненавистью во времена глобального дефицита ломились в магазины за колбасой и сапогами.
Маменьками и папеньками доченьки города-героя затачивались с детства под одну жизненную задачу – «выйти замуж за военного!». С ясным видением и пониманием своего светлого будущего благополучия.
Марина являлась яркой представительницей именно этой категории. Но она была премиленькой, клялась, что любит его до слезы в глазах, и прицельно шарашила таким убойным сексом, что Дмитрий порой еле ноги волочил. К тому же без жены ехать на место несения службы никак было нельзя. Если ты не хотел тронуться крышей, подвывая на одной из сопок, расположенных в самой… ну, сами понимаете чего, страны.
С Мариной как-то сразу стало тяжело и нерадостно. Она полгода его пилила, что Победный затащил ее черт знает куда, а не воспользовался отцовскими связями или связями друзей отца, чтобы получить хорошее место назначения.
Комнатулька в офицерском общежитии, которую выделили молодой семье, размерами больше походила на кабину грузового лифта и всегда находилась в захламленном состоянии, потому что, как выяснилось, его молодая жена хозяйкой оказалась никакой.
Секс по-прежнему оставался хорош, и это единственное, что примеряло Дмитрия с семейной жизнью. Но одним сексом жив не будешь, а скорее не будешь жив, и он сбегал с облегчением на свой корабль.
Когда, тяжело хрустнув хребтом, начала разваливаться, рассыпаться и разлагаться страна, Марина своим врожденным, впитанным с молоком матери расчетливым умом уловила перемены, первой ласточкой оповестив о смерти империи – собрала вещи и уведомила Диму о своем уходе.
– Мне не нужен такой муж. И пусть ты десять раз капитан задрипанного кораблишки и раньше всех твоих однокашников получил и звания, и корабль, но зарплата у тебя никакая, и ты постоянно бухой! Я уезжаю к маме в Севастополь.
Он пожал равнодушно плечами и улегся спать.
А что скажешь?
Детей она категорически не хотела и втайне от него, пока он находился в рейдах, дважды сделала аборт, не сообщив ему о беременности. Ее не устраивали ни его должности, ни карьерный рост. Без сомнения, единственный расклад, который ее бы устроил, – стань он адмиралом на Карибских островах, а она бы ждала его в отдельном частном бунгало.
В одном она была права – пили они тогда по-черному!
Потому что чувствовали себя брошенными детьми на заплеванном грязном вокзальном перроне, которым родители приказали сторожить вещи, а сами ушли и забыли про них. А дети сидели на чемоданах, лупали непонимающе глазенками, по-тихому плакали и ждали, когда же придут родители.
Никто не собирался возвращаться за ними и забирать.
И вещи, которые они так старательно сторожили, оказались никому не нужными старыми тряпками. Их обманули, бросили, и они что-то такое уже подозревали, но не могли уйти.
Вот они и бухали, заливая спиртом трещавшее по швам нутро, разрывающееся между чувством офицерского долга и бесполезностью какого бы то ни было геройства, стойкости и равнодушной ненужности своей стране.
Победный продержался еще год и ушел, наплевав на все заслуги-выслуги, воспользовался только тем, что его ценили и уважали, и уговорил начальство продать ему в частную собственность списанный на металлолом буксирчик.
Уговорил уйти со службы в новое дело своего механика Петра Алексеевича Иванова, «Кулибина», гения, и друга Лешку Демина увлек идеей. Втроем, крутясь так и эдак, договариваясь, выпрашивая, а порой просто откровенно воруя бесхозное, они за три месяца при помощи нелегально нанимаемых матросиков восстановили до красоты буксирок и чапали на нем туда-сюда, развозя, перевозя, буксируя, доставляя. Вообще не спали, жили на корабле, похудели до костей, просолились, задубели, а, отмотав навигацию, сели, подбили бабки и обалдели – «ни фига себе!».
Сумма вышла по тем временам для людей, никогда не державших в руках многочисленные денежные купюры, весьма внушительная. На себя-то они не тратили почти ничего, на еду да изредка на водку с солярой, с мичманами кораблей договаривались, с починкой Алексеич сам справлялся.
Сели они второй раз рядком, приняли спиртику и важные решения: во-первых, создать компанию, придумать название, закрепить документально участие и долю каждого, во-вторых, надо двигать поближе к деньгам и большим городам, а это значит – в Питер.
Продали они свою «Аннушку», как назывался их буксирок, за хорошие деньги и в хорошие руки, всплакнули над ней, кормилицей, и двинули в славный Петров град налаживать связи, контакты, бизнес. И закрутилось, завертелось.
