Сандра Мэй - Забудьте слово страсть
— Что?
— Мы же не спросили дядю Филипа!
— Еще чего! Фил всегда мне все разрешает. А вот ты строгая.
Филип, наблюдавший эту сцену в дверях, негромко произнес:
— Маленький Джон, можно с тобой поговорить, как мужчина с мужчиной?
Джонни немедленно вывернулся из рук Шарлотты и подбежал к дяде. Шарлотта в панике посмотрела на Филипа, но он был занят, казалось, только Джонни. Взял мальчика за руку и вывел из комнаты.
Несколько минут спустя Шарлотта нервно ломала пальцы у окна, глядя, как по песчаной дорожке медленно бредут в сад большой и маленький Марчи, Филип и Джонни. Шарлотта Артуа, дочь и внучка знатнейших аристократов Франции, душу, деньги и титул отдала бы не задумываясь, лишь бы узнать, о чем они говорят в эту минуту.
— Фил… Ты обиделся?
— Я? Вовсе не обижался. С чего ты взял?
— С того, что… я тетю Шарлотту спросил, а тебя нет.
— Правильно сделал. Она же хозяйка.
— Ну да. И потом, ты-то точно разрешишь, ты всегда мне все…
— Вот что, вождь. Ты уже большой. Большие должны отвечать за свои слова и поступки.
— Я плохое сделал?
— Нет. Ни в коем случае. Просто… щенок — он же живой, правильно? И маленький.
— Ну… да.
— Если ты его возьмешь — это навсегда. На всю вашу с ним жизнь. Уже нельзя будет поиграть и отдать обратно, сказать дяде Жилю, возьмите, он мне надоел.
— Я никогда не отдам Феликса! Я его Феликсом назову, как в мультике…
— Я про другое. Щенка мы в Америку отвезти не сможем. Здесь его дом, его мама, братья-сестры, здесь ему есть где гулять, а в нашей с тобой квартире его держать нельзя.
— Ой…
— Погоди, не ойкай. Я вот думаю… Ты же подружился с тетей Шарлоттой?
— Да! Она хорошая.
— И с бабушкой Клементиной?
— Ага. Она смешная.
— Может быть… ты захочешь остаться с ними? Здесь, во Франции?
Ну, вот я это и сказал, подумал Филип. И теперь уже от меня ничего не зависит, а зависит все только от маленького мальчика, который так похож на тебя, брат. И на твою жену. От того, что он скажет…
Джонни остановился и сильно дернул Филипа за руку. Филип в недоумении посмотрел на племянника. В ясных глазенках закипали злые слезы, алые губки дрожали.
— Что с тобой, Маленький Джон?!
— Ты же сам сказал! Если взять — это навсегда! Нельзя отдавать…
Филип как стоял, так и бухнулся на колени перед мальчиком, прямо на сырую дорожку. Обхватил за плечи, затряс, прижал к себе.
— Да ты что! Ты думаешь, я хочу тебя отдать? Да ни за что, и никому, и никогда! Я вообще без тебя погибну, понимаешь? Я думал просто — ведь это твой дом, дом твоей мамы, тебя здесь ждут и любят, тебе здесь тоже хорошо. Вдруг ты ХОЧЕШЬ остаться? Тогда бы я стиснул зубы и потерпел бы без тебя. Потом в гости бы приезжал. Мне было бы очень плохо — без тебя, но хорошо — потому что хорошо тебе. Джонни, не смей плакать, слышишь? Я никому тебя не отдам, парень!
Джонни обхватил шею своего молодого и испуганного дяди обеими руками и сказал очень серьезно:
— Не пугай меня так больше, Фил. Вот что. Шал… Шарлотта мне нравится, и бабушка тоже, и Андре, и собаки… но живем мы с тобой в Америке. Я не хочу, чтобы ты уезжал без меня. Хорошо бы, конечно, взять с собой еще и Шалр… Шарлотту, и бабушку, но они же живут здесь? Значит, будем к ним иногда приезжать. Только давай не сразу уедем, ладно? Андре обещал мне показать птичьи гнезда с я-и-цы-ми!
— Конечно! Поживем пока. И давай Шарлотте пока ничего не говорить, а то она расстроится?
— Давай. Фил… а ты на ней не хочешь больше жениться?
— Как тебе сказать… Вообще-то хочу, но у нее много дел. Мы с тобой это обсудим попозднее.
— Как мужчины?
— Естественно!
— Фил! Ты меня сегодня сам мой в ванне. А то уже давно мы не ныряли в батискафе.
Филип обнял мальчика и одной рукой легко вскинул его на плечи. Душу переполняло такое облегчение, что хотелось орать в голос и петь что-нибудь жизнерадостное…
Вечером садовник Огюст делился в людской своими соображениями.
— Бросит он ее, как пить дать бросит. И то сказать, мамзель наша шибко строгая. Все работа, работа — а парнишка попался хороший, веселый. И мальчонку любит, сразу видно. Скучно им будет с нею, холодно… Э-э-эх…
Тайна беседы Филипа и Джонни не давала Шарлотте покоя, и потому поздним вечером, когда Джонни уже улегся, пожелав всем спокойной ночи, а Филип удалился в свою комнату, непривычно тихий и задумчивый, она решила нанести своему молодому супругу дружеский визит. В конце концов, у них же есть семейная традиция — выпивать по рюмочке на сон грядущий!
Филипа в комнате не было, а в ванной шумела вода. Шарлотта хотела уже уйти — но любопытство взяло верх, и она осталась…
В Париже она ни разу не заходила в его спальню, а квартира в Нью-Йорке была слишком мала, чтобы составить по ней представление о натуре ее хозяина. Шарлотта подошла к прикроватной тумбочке, на которой лежала книга, стоял флакон одеколона.
П. Г. Вудхаус, «Сага о свинье». «Шанель Эгоист платинум». Шарлотта воровато оглянулась, торопливо сняла с серебристого флакона крышку и брызнула немного на рукав своего свитера.
«Шанель» долго не выветривается. Когда Филип уже уедет, свитер сохранит отголосок его запаха…
Позади Шарлотты открылась дверь, девушка торопливо повернулась — и буквально примерзла к полу. Филип Марч вышел из душа с песней на устах, полотенцем на голове и… совершенно голый!
Он вытирал голову и потому даже не заметил Шарлотту в первый момент, но потом отнял полотенце от лица — и тоже окаменел. Они стояли и смотрели друг на друга, время растягивалось в вечность, и кровь глухо бухала в висках. Шарлотта, забыв обо всем на свете, любовалась каждым дюймом атлетически сложенного, стройного и мускулистого тела Филипа. Молодой человек очень напоминал античного бога — не мощного и грозного Зевса, но юного, прекрасного Гермеса-Душеводителя, такого же насмешника и шута, покровителя воров и актеров…
Только это тело было не из мрамора. Оно излучало энергию и тепло. Взгляд Шарлотты непроизвольно скользил по узким бедрам, мускулистому животу, длинным ногам…
Она схватилась за горло, покраснела быстро и жарко.
— Прости… я не постучала… не подумала…
Филип медленно отбросил в сторону полотенце. Он выглядел АБСОЛЮТНО спокойным и невозмутимым, только вот в шоколадных глазах разгоралось темное пламя.
— А что ты так перепугалась? У меня есть что-то, чего нет у других мужчин? Или чего-то недостает?
Ты прекрасен! — хотелось закричать ей. Ты — совершенство, ты единственный, кого я хочу…
— Я пойду…
— Не-ет, сначала расскажи, что тебя так смутило. Ты же видела раньше раздетых мужчин? Одна моя знакомая говаривала: видела голым одного мужчину — видела всех.
— Филип…
— Даже удачно вышло, не находишь? Теперь ты запросто сможешь назвать мои особые приметы. Шрам в паху, например…
И, конечно, она туда и посмотрела! Шрам, кстати, действительно был. Крестообразный.
Филип шагнул вперед. Его руки легли на бедра Шарлотты. Голос стал глуше и нежнее.
— Давеча перед ужином одна надменная аристократка кое-что сказала мне, прижимаясь к моей груди. Скажу честно, я был потрясен. Потрясен настолько, что не сразу нашел, что ответить, а потом было уже поздно. Сейчас моя очередь ошарашить аристократку. Ты прекрасна, девочка Шарлотта.
— Филип…
— Ты обворожительна. А еще — еще ты трогательна и беззащитна, ты отважна и честна, ты внушаешь уважение и любовь. Но все это меркнет перед тем фактом, что я хочу тебя, Шарлотта. Я никогда еще не чувствовал себя таким счастливым, как в эти странные дни нашего странного брака. И знай: если ты сейчас скажешь, чтобы я отвалил, я отвалю. Но если ты не скажешь это немедленно, то через минуту будет уже поздно.
Шарлотта медленно, точно во сне, положила ладони на широкую крепкую грудь Филипа. Подняла пылающее лицо. Посмотрела в горячие темные глаза.
— Я уже сказала, вождь. Я люблю тебя. И я не хочу, чтобы ты отваливал…
Все любовники каким-то образом оказываются в постели впервые. Первый этот путь всегда бестолков и неловок. Филип и Шарлотта не стали исключением.
Они посшибали все встреченные на пути стулья, они чудом не свалились в камин, когда Филип наступил Шарлотте на ногу, они разбросали одежду Шарлотты вдоль всего пройденного до кровати маршрута — и все это время они непрерывно целовались. Да, самое странное, что кровать все это время была у них буквально под боком.
Они задыхались от ощущения вечности, навалившейся на них. Время убыстрило свой бег, потом остановилось вовсе, а затем свернулось в тугую серебряную спираль и улетело в небеса, оказавшиеся странно близкими.
Сердца бились со скоростью, не подвластной измерению. Это больше не было сокращением мышц, это было ровным гулом в груди, в висках, на губах — сердца стали чем-то единым — и иным.
