Жан Фрестье - Гармония
Горло его было перерезано от уха до уха. Вытекшая кровь черноватой лужицей с бордовым отливом запеклась на камне, и над ней черной тучей кружились мухи. Штаны его были спущены до земли. На ногах тоже застыл ручеек крови. В задний проход ему вонзили почти по самую рукоятку одну из тех коротких лопаток, которые иногда входят в снаряжение саперов. Вальтер смотрел на этого молодого парня с бледным лицом, местами уже тронутым тленом, с открытыми глазами, в которых застыло страдание. Ужасная картина, а что было до того? Что ей предшествовало? Чтобы представить себе это, богатого воображения не требовалось. Однако Вальтер понемногу успокоился. Не секрет, что война состоит также и из этого. "В этом мире ни от чего нельзя себя застраховать, – размышлял он. – В детстве меня пытались уверить в противном, внушить, что я живу в устойчивом обществе с незыблемыми законами, которые создаются добродушными государственными деятелями, открывателями выставок, людьми миролюбивыми, хотя, возможно, и не отличающимися нравственной чистоплотностью. Все это ложь. Случиться может все, что угодно, и нет ничего, что было бы абсолютно незаслуженным. Самая ужасная смерть где-то смыкается с самой благочестивой смертью. И неважно, есть ли какие заслуги, или никаких заслуг нет. Есть ли мораль, или ее нет. В конечном счете все сводится к скотской истории, смысл которой мы совершенно сознательно утратили".
Он отошел в сторону, снова пробрался сквозь заросли. Гармония сидела прислонившись спиной к дереву. Она показалась ему в этот момент необыкновенно красивой и юной; увидев ее такой, он словно выпил одним махом большой бокал какого-то крепкого напитка. Одновременно ему подумалось, что то, что называется красотой, очень и очень неоднозначно. Хотя все-таки лучше сохранять в себе это опьянение, поскольку это настоящее чудо – упиваться Гармонией, которая, к счастью, существовала и которая доставляла радость всем органам чувств одновременно. При взгляде на нее он, конечно, ощущал и страх, что счастье это вот-вот исчезнет, – страх, который заставляет людей закрывать ставни, превращать двери в баррикады, погружаться в иллюзию мнимой безопасности. И он будет играть с ней в эту игру хотя бы для того, чтобы пройти вперед еще на один шаг, чтобы немного отдалиться от этого маленького театра ужасов.
– Что случилось? – спросила она.
– Ничего. Один убитый. Сколько мы с тобой их видели. Пошли вниз. Уже много времени.
– У тебя такое странное лицо. Что там было?
– Говорю же тебе – ничего. Просто иногда мне это зрелище становится невыносимым.
И, как бы желая забыть о только что увиденной картине, он стал рассказывать ей про одну более давнюю драму, свидетелем которой он оказался незадолго до того, как они встретились. Случайно оставшись без дела и наслаждаясь этим необычным отдыхом, он получил распоряжение главврача присутствовать на казни близ деревни Б. двух человек, осужденных военными властями. Эти двое гражданских воспользовались наступлением противника, чтобы совершить разбойное нападение на одну стоящую на отшибе ферму. Они изнасиловали дочку хозяина, а ее отцу слегка поджарили ноги, чтобы узнать, где у того спрятана кубышка.
– Понимаешь, почти ничего особенного. Вполне заурядная мерзость. И все было решено очень скоро. В двенадцать часов их осудили, а в четыре уже расстреляли. При этом я должен был надеть белые перчатки (такое существует правило) и констатировать их смерть. Назидания ради с помощью барабанного боя созвали всю деревню, и люди пришли. Они образовали квадрат позади расстрельной команды. Так представь себе, я до самой последней секунды не верил, что приговор будет приведен в исполнение. Мне казалось, что я нахожусь в кино. И это действительно произошло совсем как в кино. Вкопали столбы. Построили расстрельную команду. Потом привели тех двух типов, которые заметно дрожали. Один из них был высокий, другой – низенький. Первый держал второго за руку. А я говорил себе: вот сейчас все остановят и скажут, что это была шутка. Всерьез я стал воспринимать происходящее, когда увидел, что два моих разбойника почти не могут шагать. Можно было подумать, что у них на ногах тяжелые цепи, но цепей не было: просто им, совершенно здоровым людям, тяжело было идти на казнь. Лилиан там тоже была, она тебе подтвердит. Она была так же, как и я, удивлена, что их все же умертвили, тех двоих парней. Вот видишь, а мы из сил выбиваемся, чтобы спасти людей, которые вовсе не стоят того. Расстрелять людей вот так, совершенно хладнокровно – это произвело на меня сильное впечатление. По существу, я стал соучастником в действии, совершенно противоположном тем, которые я должен совершать каждый день. Тот случай врезался у меня в память на всю жизнь.
– Я тебя понимаю.
– А я себя не понимаю. Как тогда воспринимать эту нашу профессию спасителей? Как солидарность и долг! Это все чертовщина и глупость. А я, идиот, покупаюсь на все это. Почему? Отчего бы это?
Он все больше распалялся.
– Нет, ты не находишь это абсурдным: когда покойники, получившие отсрочку, приговаривают других людей к смерти? И я – один из этих абсурдных людей. Если сейчас мы встретим какую-нибудь из тех отбившихся от армии групп, которых ты так боишься, я, наверное, вполне буду в состоянии бросить в них эту гадость, которая лежит у меня в кармане. А давай попробуем, что из этого получится, взорвем одну.
– Успокойся, прошу тебя, – сказала она. – Что с тобой? Что случилось?
– Ничего, если не считать того, что я идиот, который никогда и ничего не понимает, никогда. Ложись.
Он вытащил гранату из кармана.
– Умоляю тебя, не делай этого.
– Ложись, я тебе говорю, это пустяки, просто петарда. – Он выдернул из гранаты чеку. – Да ложись же ты, черт возьми!
Она легла и прижалась к земле. Он бросил гранату поверх деревьев, бросил нелепо, словно теннисный мяч. Последовавший через три секунды взрыв оказался не таким громким, как предполагал Вальтер, зато было хорошо слышно, как свистят осколки, вероятно разлетавшиеся с достаточной скоростью, чтобы поразить любую встретившуюся у них на пути плоть.
Он усмехнулся, пожал плечами.
– Время от времени нам нужно разыгрывать сцены из комедии, только из другой комедии, а не из той, что заставляет нас играть наша чистая-пречистая совесть.
Его выходка позволила ему расслабиться. Он помог Гармонии встать, на мгновение задержав ее в своих объятиях, целуя ей щеки, губы, шею.
– Боже, как от тебя хорошо пахнет, – сказал он. – Что ты делаешь, чтобы так хорошо пахнуть и быть такой красивой?
Она грустно улыбнулась.
– Что ты делаешь, чтобы я казалась тебе красивой? Вот как нужно ставить вопрос.
