Нелида Пиньон - Сладкая песнь Каэтаны
– Хватит с нас истории Бразилии. Этак мы обречем на гибель нашу страну и себя самих, – сказал он.
Надо было поставить учителя на место; тот даже в доме Джоконды по понедельникам одаривал проституток эпизодами из истории страны, о которых те не могли слышать в начальной школе. Он и в постель-то шел с ними, спросив сначала что-нибудь из истории монархии или республики.
А Полидоро ему было жаль: тот стоял перед ним опустив голову и никак не мог обрести вновь уверенность в себе.
– Подними голову, дружище! У кого в нашей округе было в жизни больше любовных приключений, чем у тебя? Сама Джоконда по сей день души в тебе не чает.
Такой предательский прием, пусть даже ради утешения Полидоро, возмутил Виржилио.
– Какое неуважение! – бросился он на защиту женщины, которая каждый понедельник подавала ему чашку чаю.
– Почему бы меня не любить? Разве я урод? – очнулся от летаргии Полидоро, не на шутку обидевшись. Неужели учитель забыл о его способности внушать чувства благородные и в то же время любовные?
Виржилио пожалел о своей неосмотрительности – уступил поле деятельности Эрнесто, который поблагодарил его насмешливой улыбкой.
– Разве вы могли пустить в свою жизнь какую-то женщину, кроме Каэтаны, даже если Каэтана разъезжает по Бразилии? – тут же парировал Виржилио, стараясь спасти дружбу с Полидоро.
Учитель видел, что против него затевается интрига. Мажико мог назвать ее участников и гордился тем, что наблюдал ее в самом зародыше.
– Какая бестактность сравнивать Джоконду с Каэтаной, артисткой, жрицей святого искусства! – сказал Мажико, вступая в разговор.
Эрнесто, окруженный противниками, понимал переменчивую природу слов: одни улетучивались через несколько секунд, а другие, напитанные ядом, пускали корни и отравляли человеческую судьбу. От последних нужно избавляться. Значит, пусть эти люди ценят его искренность и во имя этого принципа отступят в надежное место, огороженное колючей проволокой.
Оборона Эрнесто основывалась на все более мелких деталях. Он, как и Виржилио, обожал покорять людей пламенными речами.
– Во всей этой истории единственный пострадавший – это я. Потерял Каэтану и несу на плечах бремя прожитых годов. Хватит вам препираться, – сказал Полидоро, чувствуя, что спор может затянуться до обеда.
Пока Полидоро сетовал на нечуткость друзей и призывал их исправиться, он неожиданно для себя понемногу воспрял духом. Воспоминания, пробужденные матрасом, вновь вернули ему молодые чувства, вожделение, от которого плоть его напряглась до боли и звала к безумствам.
– На что мне жаловаться, если этот матрас – реальное свидетельство того, насколько я еще могу быть счастлив?
Теперь в каждом его слове звучала надежда, и он едва вырвался из объятий Виржилио и Эрнесто, которые поздравляли его с возрождением былой славы идеального мужчины.
Мажико по собственной инициативе потащил матрас к двери, поднимая кучу пыли, через завесу которой они не сразу разглядели, от кого исходил горестный вопль, раздавшийся вдруг у порога.
– Кто это плачет? – пробормотал чей-то голос, который мог быть чьим угодно.
Когда пыль улеглась, Виржилио подавил рыдания, поднеся к глазам платок и рискуя упасть на матрас. Полидоро первым заметил опасность и бросился на помощь учителю. Но опоздал: влекомый тяжестью Виржилио, упал вместе с ним на матрас и оба тщетно пытались подняться. Им мешала какая-то колдовская сила, исходившая от матраса, она стесняла их движения, ведь Полидоро впервые опустился на этот матрас, не прижимая к себе Каэтану.
Мажико, привлеченный этой сценой, опустился на колени рядом с ними. Виржилио, проглотив слезы, тотчас поблагодарил его; на матрасе все они чувствовали себя защищенными от невзгод, поджидавших их на улицах города.
Эрнесто смотрел на них со стороны и не спешил присоединиться к странному торжественному акту, не представляя себе, чем это кончится. В то же время его соблазняла перспектива показать себя мужчиной среди слабодушных, и он осторожно подошел к матрасу. Полидоро протянул ему руку, приглашая принять участие в эксперименте. Он с благодарностью принял руку и уселся на матрас.
Безутешный вид всех четверых уравнивал их перед лицом судьбы. От подвальной сырости их пробирал озноб, но не хватало мужества стряхнуть с себя колдовскую силу матраса. Не хватало решимости встать и снова увидеть яркое солнце, заливавшее в этот час улицы Триндаде.
Цветы были собраны на огороде среди помидоров, капусты, зеленой петрушки. Джоконда предпочла магнолию, подумав о матери Полидоро, которая носила имя этого цветка. Джоконда сама срезала цветы старыми, заржавелыми ножницами, хранившимися в ящике кухонного стола.
В эту пятницу Джоконда, вопреки обычаю, встала рано: надо было приготовить обед к одиннадцати часам. На встречу Каэтаны нельзя было опоздать ни на минуту. Прибытие поезда, который должен был привезти Каэтану и ее друзей, ожидалось в четырнадцать семнадцать.
Высадка будет безусловно поспешной, так как машинист получил приказ стоять на станции не более двух минут, чтобы пассажиры не начали протестовать против отклонения от маршрута, ибо поезд, в нарушение расписания, свернет на заброшенную ветку, подвергая опасности их жизни.
Инженер Мендес, рискуя получить административное взыскание, которое ускорило бы его выход на пенсию, и опасаясь, как бы поезд не сошел с рельсов на заброшенной ветке, в конце концов уступил по настоянию Джоконды и по велению собственного сердца. Джоконда сумела доказать ему, что ветка, к счастью, в хорошем состоянии.
Но придется действовать быстро, чтобы в городе не узнали об этом событии. Поезд, высадив Каэтану на платформу, тотчас должен отправиться дальше, не подавая свистков, чтобы любопытные, которые его заметят, подумали, будто им это привиделось после долгого послеобеденного сна.
Накануне Джоконда столкнулась с мятежом Трех Граций: сговорившись между собой, они решили тоже пойти на вокзал, чтобы выразить Каэтане дружеские чувства, хранившиеся в их сердцах двадцать лет.
Джоконда испугалась. Процессия проституток приведет в ярость Полидоро, который мечтал совсем о другой встрече с Каэтаной после столь долгой разлуки. Поэтому она попросила подопечных пожертвовать своими желаниями и повременить хотя бы несколько часов: как только стемнеет, Каэтана сама придет навестить их. С какой радостью сядет она на красный диван, о котором когда-то отзывалась восторженно! И тогда пять женщин, угощаясь печеньем с арарутой, пирожками, сыром и кофе, выскажут слова, которые бродили в их воображении долгими вечерами все эти годы. Особенно в такие вечера, когда на них обрушивался темный мир страстей и порочных чувств, после которых требовалось проветрить душу, чтобы не задохнуться.