Агнесс Росси - Юбка с разрезом
Я как никогда была одинока. Много думала о первой беременности и аборте. Вспоминалось все самое плохое, и я не могла от этого избавиться. Признание Винсента в том, что у него две дочери и сын, мое ужасное состояние, когда пешком возвращалась в ту ночь домой и должна была вести себя как ни в чем не бывало… Джон не знал, что со мной делать. В машине я вдруг начинала плакать, отвернувшись к окну. «Что? Пожалуйста, скажи мне, в чем дело?»
Лоррен посоветовала ему не обращать на меня внимания. «Некоторые женщины становятся помешанными во время беременности. Гормональные нарушения». Я решила, будь что будет. Джон был готов удовлетворить любое мое желание. Он ходил с видом испуганным, но решительным, как бывает с мужчинами, когда они не в состоянии понять тайну женского организма. Я стала заплетать волосы в косу, он и здесь только кивал головой. Он думал, что будущая мамочка — хрупкое и беззащитное существо, которое нужно баловать. А я злилась на него из-за того, что спасовала перед его матерью, страдала из-за своей вины и горя. Впервые со времени аборта я подсчитала, сколько времени было бы тому ребенку. Два года и четыре месяца. Так постепенно я пришла к выводу, звучавшему как приговор: «Я даже не увидела тебя».
За время одиночества я совершенно переменилась. Вставала и чувствовала себя прекрасно: никаких утренних недомоганий. Сегодня все будет хорошо, говорила себе. Но вдруг посередине какого-нибудь самого обычного занятия — например, мытья посуды или стояния в очереди в банке — меня охватывало такое уныние, что единственным желанием было уснуть. Поэтому очень часто по вечерам Джон приходил домой и видел беспорядок и меня спящую. На цыпочках он заглядывал в спальню, а потом я слышала, как он готовит себе что-нибудь поесть. Я думала, если мне придется еще и говорить с ним, сойду с ума.
От его терпеливого отношения мне было не по себе, потому что я так и не сказала ему правду.
Однажды ночью Джон проснулся и увидел, что я сижу на стуле рядом с кроватью. Не понимая, в чем дело, сонный, встал и взял мои руки в свои, повторяя: «Ну что? Что?» Он говорил не для того, чтобы услышать ответ. Так успокаивают ребенка, если он плачет.
— Когда мне было семнадцать лет, я сделала аборт, — тихо призналась я.
Он сдавил мне запястья. «О чем ты говоришь?!» — он окончательно проснулся, голос звучал хрипло и грозно.
Я начала рассказывать, но не успела произнести и нескольких слов, как он, не выпуская моих рук, начал изо всех сил трясти меня. Я вырывалась, но он был намного сильнее. Он хлестал меня по лицу, по плечам, по груди моими же руками. Честное слово, я думала, что у меня отвалятся руки. Я только кричала: «Ребенок, Джон, ребенок». Он, должно быть, понял мои слова, и это на него подействовало. Он начал приходить в себя. Он оставил меня, надел плащ поверх пижамы и вышел, отправился к матери.
Около недели я жила одна, представляя, что так будет всегда. Утром вставала, одевалась во все старое, убирала в доме, покупала продукты, готовила обед. Рядом с домом был парк, где прогуливались молодые матери с детьми. Моя беременность была уже заметна, и я подумала, что там для меня самое подходящее место. Женщины с улыбкой спрашивали, когда я должна рожать. Но разговаривая с ними, я чувствовала себя еще хуже. У них была нормальная семья, а меня бросил муж и вернулся к своей матери.
Однажды утром я проснулась с решением идти домой. Ни о чем другом не думала. Почистила зубы, подобрала с иола разбросанную одежду и села в первый автобус на Атлантик-Сити.
Мать в этот день работала во вторую смену и уже была дома. Она стояла у плиты и ждала, когда вскипит чайник. Я открыла дверь.
— Ма…
Она медленно обернулась. Мы не говорили со дня свадьбы. Она даже не знала, что я беременна.
— Я тебя слушаю.
На полпути между плитой и дверью я упала в ее объятия. В последние два месяца я много плакала, но так, как плакала на кухне у матери, не плакала ни разу. Она держала меня в своих объятиях и говорила: «Все хорошо, теперь все хорошо». Она посадила меня на стул. Налила мне чаю и молока, быстро сварила яйца. Я поела, потом легла на свою старую кровать и уснула. Когда проснулась, на улице было темно. Маржи подкрашивала губы перед зеркалом.
— Ты возвращаешься домой? — она спросила вполне доброжелательно. Ей просто хотелось знать, что к чему.
— Нет, — сказала я, уже зная, что сюда не вернусь. Я собираюсь назад, к себе домой, ждать, когда придет муж. Если он не придет, я обойдусь. У меня родится ребенок, буду заботиться о нем с Джоном или без него. Денег достаточно, думаю, у нас будет все необходимое. Материнские объятия и ночь на моей старой кровати придали мне сил.
Прошло несколько дней, и однажды я проснулась от звука ключа во входной двери. Джон вошел в спальню, разделся и лег в постель. Мы лежали, слыша как бьются наши сердца. А когда я подумала, что умру, если он не прикоснется ко мне, он протянул руку. Мы только повторяли: «Прости, прости, прости».
В ту ночь мы, как никогда, страстно любили друг друга. Мы были как сумасшедшие. Когда все кончилось, Джон отодвинулся от меня и стал неподвижно смотреть в потолок. Он говорил, что я одурачила его в первую ночь после свадьбы. «Ты была такая хорошая, я так тебе верил». Я все время просила прощения, даже когда он встал и начал одеваться. Когда он уходил, мне хотелось бежать за ним, но я не побежала — знала, это бесполезно.
Я потратила огромные деньги на устройство детской комнаты, подписывала чеки по всему городу. Если уж Джон не хочет жить со мной, то пусть хоть вспоминает о моем существовании, просматривая банковский баланс. Я пригласила человека покрасить в детской и оклеить ее обоями, заказала белую мебель и забила все шкафы детской одеждой. Когда вечером направлялась к кровати, ноги гудели от хождения по магазинам. Иногда Джон приезжал, но чаще я спала одна. Однажды, когда он перед уходом одевался, я взяла его за руку и повела в детскую. Думала, если он ее увидит, то не сможет уйти.
Он посмотрел на колыбельку, ванночку, стул на колесах:
— Кто был твой первый парень?
Я рассказала ему в двух словах, в ужасе, что он опять набросится на меня. Для безопасности стала рядом с дверью — вдруг придется убегать. Когда я закончила, он закрыл за моей спиной дверь и уехал к матери.
Несколькими днями позже Лоррен нанесла мне визит. Она вошла в дом без стука, я в это время читала в постели журнал «Тру стори». Она стояла напротив окна, загораживая свет. Она сказала, что я обесчестила ее сына, женив его на себе путем обмана. «Все можно было бы устроить, если бы не беременность», — сказала она и замолчала. «Я дам тебе 10 тысяч долларов, если ты разведешься с Джоном и откажешься от прав на его ребенка».
