Джин Реник - Верь мне!
А музыка опять неотступно преследовала ее. Неизвестно откуда взявшаяся мелодия… Элисон резко встала и начала собираться…
Она сама себе удивлялась: обычно она спала много, пряталась в сон от мучительных мыслей и громоздящихся проблем с тех пор, как вышла из больницы. И вдруг теперь сон бежит от нее. Она вообще не может спать. А эта мелодия… Элисон неожиданно вспомнила: это же песня, под звуки которой она танцевала с Зекери Кроссом в кафе «У Лайзы»!
— Я не буду больше огорчаться из-за Зекери Кросса, — бормотала она себе под нос, натягивая на стройные бедра желтые шорты. — Независимо от того, увивается он или нет за Ив Келси…
Она засунула ноги в просторные сандалии и, наконец, надела тонкую блузку, подаренную Джейком, наслаждаясь мягким прикосновением складок шелка к коже. Может быть, прогуляться до деревни?
Но тут она еще раз критически взглянула на себя: глубокий вырез открывал овалы ее груди, и Элисон пронзило чувство, что ее нагота в этом наряде как бы выставлена на всеобщий показ. Но внезапно другая мысль поразила ее: а как же работа фотомоделью, тот бизнес, которым она занималась на протяжении многих лет? Фотографы, рекламные агенты, другие люди — женщины и мужчины, случайно присутствующие на съемке, разглядывающие ее с головы до пят? Но здесь она не делает бизнес, здесь — другое дело, здесь ее декольте неуместно, оно — «вызывающе соблазнительно». Ранящие душу слова, вспомнившиеся ей вдруг, остановили ее у самых дверей.
Побежденная ими, теряя остатки решимости, она торопливо перевернула блузку задом наперед, скользя нежным шелком по липкой от пота коже; теперь ворот закрытой спинки подходил под самое горло. «В конце концов, я честно могу сказать Джейку, что носила его подарок», — оправдывалась она. Сверху Элисон надела просторную батистовую рубаху с длинными рукавами, которую Джейк списал из своего гардероба. Ее безобразный шрам был надежно упрятан от людских взоров.
Она быстро миновала вестибюль и бесшумно спустилась по черной лестнице на залитый лунным светом пляж. Легкий бриз ласкал ее лицо и играл прядками волос, ветерок свободно проникал под тонкую, надетую навыпуск рубашку. Она закатала рукава и подошла к кромке воды, с облегчением вдыхая ночную прохладу.
Она увидела их в тени огромного дерева. Ив стояла на цыпочках, обвив руками его шею, тесно, всем телом припав к нему. Зекери обнимал ее за талию. Руки, которые всего несколько часов назад держали в объятиях ее собственное тело, пробуждая в ней столько надежды и желаний!
Слившись в глубоком поцелуе, они были слишком увлечены, чтобы обратить на нее внимание. Слезы сами собой потекли по щекам Элисон. Она быстро повернулась и поспешила прочь, ничего не видя вокруг. Ее охватило отчаянное страстное желание — вот так же, естественно и невинно, целоваться с кем-нибудь, не испытывая при этом непреодолимого панического ужаса. Неужели так уже никогда не будет в ее жизни? Это так несправедливо! Но кто же во всем виноват, кроме нее самой? О, Господи, она так хотела вернуться в свою безмятежную прежнюю жизнь!
Она прислонилась к стволу пальмы и осторожно сняла сандалии, чтобы те не выдали ее присутствия, хрустя и поскрипывая по песку. Держа сандалии в руках, отведя глаза в сторону, чтобы не видеть больше эту парочку под деревом, Элисон быстро вернулась в отель.
Она не стала подыматься по черной лестнице, а пересекла все здание и оказалась, наконец, в своей комнате, страдая от неожиданно начавшихся тошноты и головокружения. Знакомый жар, предвестник надвигающегося припадка, горячо разлился по всему телу. Надо было спешить. Элисон стремительно нацепила сандалии и шатаясь выбралась во двор, разглядев в лунном свете покрашенный белой краской забор. Она ухватилась за деревянный штакетник обеими руками, чувствуя, что сейчас упадет. Желудок жгло изнутри огнем, и Элисон уже не могла терпеть эту боль. Она скрючилась, наклонившись всем телом вперед и уцепившись обеими руками за планки забора.
— Отойди от забора и подыми волосы с лица, — услышала она спокойный повелительный голос и почувствовала, как чья-то рука заботливо поддерживает ее. Она подняла волосы со лба и тут на песке рядом с собой увидела костлявые лодыжки и кроссовки «Рибок», надетые на босу ногу. Он! Он пытался стянуть с нее верхнюю рубашку, чтобы облегчить ее страдания.
— Сними это!
— Нет! — хотя Элисон была в полном замешательстве, мозг четко сработал: ни за что на свете нельзя снимать рубашку. Он может все увидеть!
Словно в тумане, она чувствовала, как он заталкивает концы рубашки в шорты. О, Боже, что он делает! Ее выворачивало наизнанку: пиво и половина ужина — уже растекались по песку. Колени мелко дрожали. Он ослабил пояс на ее шортах, расстегнув его. Ее продолжало рвать.
— Валяй дальше, не пытайся остановить рвоту! — распорядился он в то время, как ее желудок уже изверг остатки ужина, и очередь дошла до выпитых перед ужином коктейлей.
Как будто я могу остановить рвоту, — горько думала она, презирая свой немощный жалкий организм. Наконец опустевший желудок конвульсивно сжался в последних судорогах и ее безмолвный плач перешёл в рыдания, она полностью утратила контроль над собою, разбитая, уничтоженная…
Он снова вытащил концы ее рубашки, заткнутые за пояс, и расстегнул, прежде чем она успела воспротивиться его действиям, две верхние пуговицы на шортах. А затем усадил ее на пень спиленной пальмы и исчез. А Элисон душили судорожные беззвучные рыдания.
Постепенно ее рыдания стихали. Нос и горло саднили и болели от напряжения, отвратительный едкий привкус чувствовался во рту. Зекери вернулся с полотенцем и спокойно стоял рядом, пока она вытирала глаза и прочищала нос. Минутой спустя он протянул ей кружку холодной воды.
— Прополощи рот вот этим. Но не пей, или тебя опять вывернет наизнанку. Полоскание уничтожит привкус желудочного сока. Старое семейное средство, рецепт Кроссов. Верь мне!
Она сделала, как он велел. В кружке была кока-кола, и после нескольких полосканий привкус исчез.
Подобрав сандалии, он повел Элисон к воде и заставил войти по колено в тихо плещущие волны.
— Со мной уже все в порядке, — Элисон была в сильном замешательстве, она вообще не любила выказывать перед людьми свои слабости и болезни, а перед ним и подавно. — Прошу прощения…
В горле першило, ее голос пресекся. Совершенно без сил, она ощущала в голове полную пустоту. Он заботился о ней… Как Джейк… нет, не как Джейк… Ее мозг отказывался работать, мысли путались.
— Все в порядке, Чикаго. Просто сегодня был очень трудный день, — он окунул сандалии в воду, чтобы помыть их. Затем опустил, раскатав, рукава ее рубашки и сполоснул прохладной морской водой ноги и руки Элисон, поливая пригоршнями воду на ее запястья.
