Линн Мессина - Дизайн мечты
— На минуту можем задержаться. — Папа вопросительно взглянул на меня. Я пожала плечами, ожидая традиционного, идеально исполненного спасательного маневра Джеффри Клинджера, способного утереть нос самому верблюду Хэмелу. — В чем дело?
— У меня в подсобке одна из ваших книг, — как бы нерешительно сообщил Джеффри. — Может быть, вы согласитесь подписать ее перед уходом?
Папа согласился. Он любит известность и собственную подпись на прохладной белизне прекрасно оформленного титульного листа. Джеффри кинулся в служебную дверь и через несколько секунд вернулся с папиной книгой, вышедшей несколько месяцев назад. Дорогое подарочное издание большого формата с цветными фотографиями самых известных работ, рядом с которыми приведены размышления автора и воспоминания об истории создания шедевра. Наличие книги в шкафчике Джеффри не случайность и не доказательство его «уэстопоклонничества». В «Старке» имеется богатый книжный отдел, куда Джеффри постоянно запускал руку с целью увеличения личного благосостояния. Книгу с автографом автора он продаст на интернет-аукционе в пять раз дороже.
Когда раздача автографов закончилась, мы пошли в кафе напротив. Я не знала, зачем появился отец, но догадывалась, что это как-то связано с моей работой в «Старке». Вначале поговорили о свадьбе. Я ограничилась прохладными «мило» и «прелестно», папа искренне похвалил обслуживание банкета и приглашенный ансамбль. Я не спросила о Кэрол и ее дочерях, папа тоже не сказал о них ни слова.
— Джеффри считает тебя отличной продавщицей, — начал папа, заходя с фланга.
Это не было правдой: я могу что-нибудь продать, только если человек, зашедший в магазин, твердо настроен что-нибудь приобрести. Но у меня не хватает терпения спокойно смотреть на яппи, хватающих руками все подряд, и выводит из себя вынужденная вежливость с бестолковыми туристами с сумкой-поясом на интересном месте, набитой мятыми наличными.
— Джеффри хотел тебе польстить. Это его профессия.
Папа ошибочно принял беспристрастность за скромность.
— Уверен, ты отлично справляешься. Ты красивая, представительная, разбираешься в товаре — это все, что нужно покупателям.
У меня не было охоты вставать на защиту моего позорного списка продаж.
— Ну, возможно.
— Тебе нравится быть продавщицей? — спросил отец, водя пальцем по меню в ожидании официантки.
Я пожала плечами. Случайно подвернувшуюся вакансию (из магазина уволился мой знакомый еще по студенческим годам) я приняла вовсе не ради развлечения, а исключительно в целях получения средств для оплаты жилья и покупки еды, а также предметов первой необходимости. Даже без комиссионных за выгодные продажи, чеки на которые регулярно получал Джеффри, десятичасовой рабочий день в «Старке» приносил доход значительно больший, чем пособие по безработице.
— Ты не сказала, что ушла от Медичи, — заметил отец, словно мы с ним постоянно общались, а переход на новую работу — мелочь, о которой я забыла сообщить. Это его обычная манера поведения. К возникшему между нами отчуждению он тоже относился как к недавней новости, которую я не успела сообщить ему во время вчерашнего телефонного разговора.
Папа не понимал причины моего охлаждения. По его разумению, он неукоснительно выполнял отцовский долг, делал все от него зависящее — почему же я не хотела идти навстречу? Папа держался за букву закона, игнорируя его дух. Он одевал меня, кормил и предоставлял кров, но не обнимал, не ласкал, не растил и не воспитывал. Теперь было слишком поздно: мы остались с общей схемой отношений отец — дочь, и ни один из нас не обладал достаточным умением прописать детали. Любовь — язык, который надлежит осваивать сызмальства, иначе так и останетесь запинающимся, заикающимся туристом с разговорником в кармане.
Я поискала глазами официантку в надежде, что она прервет разговор, который я не хотела продолжать.
— Сочла это неважным. Прежняя работа меня с недавних пор не устраивала, я в любом случае подумывала об уходе. То, что меня поставили перед фактом, только облегчило задачу. Пока не знаю, чем хочу заниматься, но рано или поздно я сделаю выбор, — сказала я, надеясь, что тема закрыта и можно перейти к обсуждению нынешнего необыкновенно теплого лета.
Разумеется, я ошиблась.
— Не знал, что тебя уволили.
— Марк пытался доказать инвесторам, что его фирма — корабль без течи. — Мне не пришлось объяснять отцу деталей. Он сразу понял Среди дизайнеров ходили легенды об экстравагантных финансовых привычках Марка Медичи. — Это действительно не важно. Я в любом случае собиралась уйти.
Возникла пауза. У меня мелькнула мысль поднять тему о предоставлении родственного займа: ситуация складывалась как по нотам, момент был самый подходящий. Но я знала — слова застрянут в горле. Последний месяц оказался тяжелым и трудным, мечта о «Таллула дизайне» начала казаться несбыточной, но, несмотря ни на что, я не могла принудить себя заговорить о деньгах. Замечу в скобках: особую прелесть нашей жизни составляет возможность неоднократно совершать одни и те же ошибки.
Папе наконец удалось привлечь внимание официантки, когда та проходила мимо с подносом, уставленным стаканами с содовой. Девушка улыбнулась и пообещала немедленно нами заняться.
— Через несколько недель уходит Ванда, — как бы между прочим сообщил отец. — На ее должность переходит один из моих ассистентов, стало быть, образуется вакансия. Вряд ли Чарли успел кого-нибудь найти. Если тебя интересует…
— Я подумаю, — уклончиво сказала я. Подобная идея уже высказывалась и была отвергнута — четыре года назад, через двадцать шесть дней после смерти мамы.
— Позвони Чарли, он расскажет тебе об обязанностях. Уровень, конечно, для начинающих, но ассистенты выполняют много интересной творческой работы и неплохо зарабатывают, — продолжал папа с надеждой в голосе, явно принимая открывшуюся возможность за спасительный просвет, трещину, через которую можно пролезть без мыла и уговорить меня войти в семейное дело.
Я кивнула и огляделась, высматривая официантку, изо всех сил стараясь не выдать охватившей меня паники. Предлагаемое место — именно то, что мне хотелось, работа, какую я стала бы искать, бросив Медичи, но я не хотела соглашаться. Нет. Я не смогу работать с отцом и ежедневно делить с ним одно пространство. Двадцать шесть дней. После смерти мамы не прошло и месяца, когда папа повел Кэрол веселиться в «Рэйнбоу рум».
Родственники, друзья и психотерапевт (недостаточно компетентный, по моему мнению) в один голос твердили, что двадцать шесть дней не показатель чувств отца к матери, упирая на подтасованную, сглаженную версию событий: мать болела долго, триста семьдесят семь дней, и отец настрадался за этот срок. Погружая катетер в спину больной и откачивая из легких раковый экссудат, он как бы уже носил траур по умирающей жене. Я не разделяла эту точку зрения. Печаль не гонки, тут фальстарты не проходят, и не обед в самолете, который можно заказать заранее, до того как поднимешься на борт. Это проносящийся по жизни ураган, о силе которого можно судить лишь по масштабу разрушений. Для меня смерть мамы стала торнадо. Для отца — заурядной грозой.
