Луи де Берньер - Дочь партизана
– Что ты ответила?
– Сказала «да». Я же не знала, что он трахается направо и налево. Не понимаю, зачем он позвал меня замуж.
– Можно любить одного человека и хотеть переспать с другими, – сказал я. – Это нормально. Не романтично, однако нормально.
– В юности я была романтиком, – ответила Роза.
«Романтика в том, чтобы соблазнить собственного отца?» – подумал я, но ничего не сказал.
– Короче, я сказала «да», и он испугался. Наверное, рассчитывал, что я откажусь.
– Зачем же предлагал?
– Ну так – теоретически хорошо бы, – сказала Роза. – Скажем, я мечтаю поехать на Амазонку, посмотреть на всяких попугаев и джунгли. И вот если появится такая возможность, я скажу: «Ой, замечательно!» – а сама начну думать, как бы не ехать, потому что вовсе не хочу на Амазонку, где жарища и прожорливые москиты. Пожалуй, лучше остаться в Арчуэе, в нашей развалюхе. – Она прихлебнула чай и закурила новую сигарету. – Во всяком случае, тогда все и пошло наперекосяк. Фатима предрекала, что так оно и будет. Дескать, все кончится тем, что Алекс женится на миленькой католичке-девственнице, которой всю жизнь будет изменять, а перед смертью пожалеет, что не женился на мне. Я велела ей заткнуться – откуда ей знать-то? А потом начались летние каникулы.
Я поехала домой и увидела, что творится с отцом. Он жил как свинья. Повсюду нестиранная одежда. Пыль и грязь. Шкафы пустые, чашки-тарелки по всем комнатам. Серые простыни, за входной дверью бутылки и кипы газет. Отец, скажу тебе, очень сдал, что меня ужасно огорчило и разжалобило. Он ел одни бутерброды, и я приготовила ему папазанию[28], которую он вмиг сметелил. Что случилось, спросила я, со старым партизаном, который уцелел, питаясь крысами? Тогда я был живым, ответил отец. Я научила его влажной тряпкой вытирать пыль, кипятить кухонные полотенца, лимоном и солью чистить медь. На рынке выбирать спелые фрукты, по глазам рыбы определять ее свежесть и прикидывать вес покупки. Ты столько лет прожил с мамой, спросила я, и не видел, что она делает? Слушай, папа, сказала я, надо раз в неделю приглашать друзей на ужин, тогда хоть иногда приберешь в доме. И ты знаешь, он так и делал. Я нашла работу в маленьком туристическом агентстве, рядом с албанским посольством, и все лето мучилась в жаре, пытаясь понять, что мне с жуткими акцентами говорят клиенты. Однажды вечером вернулась домой и отец сказал: «Помнишь, тебе было лет шесть, и я выставил тебя в ночной рубашке на мороз, потому что ты накалякала в документах?» Я думала, умру, ответила я. «Принцесса, я давно хотел попросить прощенья». Мне тоже есть в чем повиниться, сказала я. Отец меня обнял и ушел в темный сад; под вишней вспыхивал огонек его сигареты. Я сказала ему, что выхожу за Алекса. «Лучше, если б вы жили неподалеку. Ради бога, не оставайся в Хорватии», – только и сказал отец. Не волнуйся, поездом это близко, ответила я.
В поселке я наняла некую госпожу Кидрич, чтобы раз в неделю прибиралась в доме. Предупредила отца, что ей надо платить, и все устроилось. Госпожа Кидрич оказалась славная и работящая. Она была кряжистая, точно штангист, и ходила вперевалку, как гусыня. Такая бородатая тетка, вся в родимых пятнах. Ее наградили «Партизанской звездой», потому что в Белградскую осаду она голыми руками задушила немецкого солдата. Когда она заканчивала уборку, они с отцом усаживались в кухне, выпивали, вспоминали войну и пели старые песни.
Иногда я ходила на то место у реки, где мы с Ташей купались и разгуливали голышом. Пронзало сладкой ностальгией. Однажды я повстречала бывшего Ташиного парня, и он сказал, что они с Ташей туда приходили. Блин, мне не понравилось, что наше место он тоже считал своим. Вот тогда-то я и узнала, что Таша сбежала с красавцем-кавалеристом. «Я всего лишь управляющий-стажер на консервном заводе», – пожал плечами парень. Нарочно, сказала я, Таша никогда не сделает больно. Он только фыркнул.
Довольно часто я навещала маму, но встречи наши были бестолковые. Она вознамерилась как можно скорее усохнуть и состариться, чтобы все бранить. Брюзжала она с удовольствием. Стала очень набожной, подарила мне Библию, которую я забросила, осилив только половину зверств в Ветхом Завете. Когда какой-нибудь политик говорит, что нужно идти убивать людей, это еще можно принять, думала я. Но от Бога я такого не приму. Уж он-то должен сообразить. Как думаешь, Крис?
После столь долгой тирады вопрос застал меня врасплох.
– У нас с Богом договоренность друг друга не трогать, – сказал я. – Я не беспокою его, он не беспокоит меня. При встрече на улице мы приподнимаем шляпы, улыбаемся и уступаем друг другу дорогу. Что было, когда ты вернулась в университет?
Роза скривилась.
– Все лето я ему названивала, но так и не пробилась. Хотя он вообще не любил говорить по телефону. Все мужчины не любят. Вернувшись, я узнала, что у него новая девушка, очень похожая на меня. В голове не укладывалось: как же так? Что это за человек, который выбирает девушек под копирку?
Но поначалу я была счастлива. Приехала, купила бутылку вина. Выпьем ее в постели, мечтала я, и будем трахаться до полного изнеможения. В комнате поставила цветы, позвонила ему и стала ждать его шаги в коридоре. Правой ногой он ступал тяжелее, чем левой, и правый ботинок быстрее снашивался. Я узнавала его по ритму шагов. Когда он пришел, я кинулась ему на шею, исцеловала, залезла рукой ему в брюки, потом утащила на узкую кровать, отсосала ему, он дважды меня отхарил и лишь тогда сказал о другой девушке.
Роза смолкла.
– Сочувствую тебе, – сказал я. – Представляю, как это ужасно.
– Сучий потрох. Сучий блядский потрох. Знаешь, что он сказал? Что я слишком хороша для него, что мне нужен кто-нибудь получше. Дескать, я его сметаю, словно ураган или что-нибудь такое. Даже всплакнул. Сволочь. Знаешь, что я делала? Каждый вечер бродила по городу, совсем не ела и жутко исхудала, до крови кусала губы, совсем как моя мать, а он прислал короткую записку: «Роза, мне очень жаль. Спасибо за все хорошее. Алекс». Короче, я хотела его убить. Больше ни о чем не могла думать. Когда встречала его в университете, хотелось воткнуть пальцы ему в глаза. В конце концов я пришла к нему и разгромила его комнату.
– Разгромила?
Роза довольно улыбнулась:
– Все разломала. Абсолютно. К чертям собачьим.
– Он не пытался тебя остановить?
– Я же ураган, он сам сказал. Стоял и даже не шелохнулся, а я взяла его любимую пластинку, вышла на улицу, разломала на четыре части и подсунула под входную дверь. «Роллинг Стоунз». «Кабацкие телки»[29].
– Возьму на заметку – лучше тебя не злить, – сказал я.
