Елена Рахманова - Клин клином
– Спасибо, было очень интересно, но мне пора, – сказала она, поднимаясь.
– Куда пора? – удивился Владимир.
– Ну, уже поздно. И ужин надо готовить. Мы же только перекусили в обед.
– А что у тебя на ужин?
Надежда пожала плечами:
– Сообразить надо. Еще не думала.
– И мы тоже не думали…
Она поняла намек и благосклонно улыбнулась…
* * *Богдан хлопнул его по плечу:
– Ну, Володька, ты даешь! Считай, дом уже у нас в кармане!
– Не торопи события, Богдаша. Сам же слышал: она экономист. К тому же родственные чувства, их тоже со счетов не сбросишь. Как-никак дом любимой тетки, в котором прошли Надюшины детство и отрочество, – возразил Филипп.
– Положим, детство и отрочество ее здесь не проходили, но к тетке Ниле наша хозяюшка действительно была весьма привязана, – подал голос Владимир. – А душевная привязанность, скажу я вам, посильнее всяких меркантильных соображений будет. Тем более такая, которую уже ничто не может нарушить.
– Но ты же постараешься? Правда ведь? – спросил Богдан и, не дожидаясь ответа, предложил: – Ну, за успех нашего маленького предприятия! – и наполнил рюмки, которые появились на столе сразу же после ухода Надежды.
Зачем настораживать девушку раньше времени? Вон она вся какая трепетная. Пусть проникнется к ним, таким милым и интеллигентным, доверием и симпатией. Да и какой резон раскрывать карты раньше времени!
– Завсегда пожалуйста, – откликнулся Филипп, потянувшись за своим лафитничком.
Владимир поддержал их начинание молча. Но при этом задумчиво хмурил брови. Ему и хотелось, и не хотелось продолжать ту игру, что они затеяли…
Надежда в задумчивости стояла перед портретом, который для себя по-прежнему называла тети-Нилиным. И туманный, словно клубящийся фон, и приглушенные краски уже не казались ей признаком отсутствия у неизвестного художника должного мастерства. Все было направлено на то, чтобы привлечь внимание к лицу молодой женщины, такой печальной и задумчивой.
– Если бы мне, как в школе, задали сочинение по картине, что бы я написала? – спросила себя Надежда и тут же ответила: – Раньше ничего, только перечислила бы, во что одета девушка и что держит в руках. А сейчас я вижу, что она любила и страдала, и, скорее всего, ей было не с кем поделиться своими переживаниями. И все это я поняла благодаря Вовану… Тьфу, как не идет ему это имя! Больше никогда не назову его так.
Кем же был этот К. С., чьи инициалы значились на медальоне? Надежда упорно отказывалась считать, что они могут принадлежать женщине с полуувядшей розой. Уж очень сроднилась она с портретом, считая его изображением любимой тети, чтобы в одночасье отказаться от всего. Пусть хоть имя неизвестной будет начинаться с тех же букв, что ее и тетино. Да и неизвестной ли? Тетя Нила вполне могла знать, кто изображен на портрете, раз он висел в ее доме. Возможно, даже говорила об этом, только племяннице тогда казалось это неважным. А теперь за разъяснениями обратиться было и не к кому.
Так всегда случается: что имеем, не храним… В данном случае – не запоминаем, оставляем на потом. Полагаем, что близкие люди всегда будут рядом, только позови. Ан нет…
Когда Надежда легла в постель, застолье внизу продолжалось. Она слышала тихое звяканье посуды, приглушенные голоса, порой смех, но слов не различала. Потом отвлеклась от них и стала привычно смотреть на портрет. Ночь была темная, мрачноватая, по небу бежали тучи, то и дело закрывая луну. От этого по изображению скользили тени, и казалось, что лицо женщины меняется, оживает. На какой-то миг Надежде даже почудилось, что она моргнула.
– Тьфу, тьфу, тьфу, – сплюнула девушка через левое плечо. – И привидится же такое. Лучше закрыть глаза…
Проснулась она с ощущением, что что-то непременно должна сделать. Умыться, позавтракать, попросить Володю рассказать еще что-нибудь про искусство… Все верно, но не то. Наконец ее осенило: зеленый расписной сундук с коваными петлями! Проснувшись вчера поутру, она точно вспомнила, что где-то уже видела его, причем наяву. Но день выдался такой суетный, наполненный разными событиями, что она про сундук забыла напрочь. А теперь вдруг вспомнила.
Спустившись вниз, Надежда прежде всего удостоверилась, что одна в доме, дабы избежать ситуации, сродни давешней. Затем, покончив с утренними делами, наконец-то решила отправиться в комнату тети. Для этого она ждала соответствующего душевного настроя, как для свидания с близким человеком. По сути, так оно и было. Даже когда близкого человека уже нет с нами, его вещи хранят память о нем.
В тетиной комнате было как всегда: все на своих местах и нигде ни пылинки. Словно она только что вышла, наведя полный порядок.
– Привет, – произнесла Надежда, чтобы звуком своего голоса развеять звенящую тишину. Казалось, здесь было тише, чем во всех других помещениях дома. – Я пришла. – И она оглянулась по сторонам.
Высокая кровать с горой подушек под кружевной накидкой. Кресло красного дерева с подлокотниками в виде лебедей и полосатой серебристо-бордовой обивкой. Ломберный – Надежда так и не удосужилась спросить, что это означает, – столик. Секретер из карельской березы с множеством ящичков, добраться до содержимого которых было вожделенной мечтой маленькой Нади. Прочие знакомые ей предметы обстановки. Вещи, которые, по словам тетки Нилы, чудом сохранились от прошлого. И фотографии по стенам, на комоде, на ломберном столике.
Надежде казалось, что их великое множество, а тетя всегда вздыхала, что это крохи, которые остались после нескольких обысков в их доме. Снимки некоторых людей выбрали подчистую. Например, одного мужчины, который, по рассказам родных, был армянином и невенчанным любимым мужем двоюродной сестры мамы тети Нилы.
Девушка стала рассматривать фотографии, стараясь вспомнить, кто есть кто, и ругая себя, если это ей не удавалось. При этом во всех женских изображениях она неосознанно искала сходство с дамой на портрете. То ей казалось, что похож разрез глаз, то линия губ, то осанка, но не было тех не поддающихся описанию тонкости и очарования души, что удалось передать художнику.
– Да, Володя прав, хороший портретист – это… круто? здорово? потрясно?
Надежда даже расстроилась, что ей не хватает слов объяснить, что она чувствует. А ведь она считала себя культурной и хорошо образованной. Старалась попасть на все выставки, о которых говорили по телевизору и упоминали в прессе. Заставляла себя слушать экскурсовода и, кажется, даже видела на картинах то, о чем тот говорил. А тут выяснилось, что она ошибалась.
«Но ведь выяснилось же, – утешила себя Надежда, – значит, все еще можно исправить. А сейчас – сундук. Где он может быть?»
