Джоанна Троллоп - Друзья и возлюбленные
— Она мне ничего не говорила.
— Правда? А ты против?
— Не знаю… Мы постоянно молчим. Она считает, что это моя вина, понимаешь? Если бы я в то утро не раскричалась, Фергус бы не ушел. Мой скандал был для него последней каплей.
Лоренс сел на готическую скамью. Фергус не забрал ее, однако дал понять, что приносит большую жертву. «Ее сделали специально для нашего сада, пусть здесь и останется. При продаже дом от этого только выиграет».
— Я даже поговорить с ней не могу. На вопросы про ужин она отвечает, а все остальное время молчит.
Если честно, я ревную. Ужасно боюсь, что она будет ездить к нему в гости и что у них появится другая жизнь, о которой я ничего не буду знать. — Джина села рядом с Лоренсом и вдруг с жаром добавила: — Как же я рада тебя видеть!
— Я не хотел, чтобы ты считала меня грубияном. А то выгнал тебя из дома… Проявил «строгую любовь», как говорят американцы.
— Никакой ты не грубиян. Тогда я жутко разозлилась, но потом все поняла. И вообще ты был прав. Я теперь хожу к психологу. Ну, я говорила уже по телефону. Она очень милая.
Лоренс оперся локтями на колени.
— Опиши ее.
— Лет сорок, рыжие кудрявые волосы, одежда мягких цветов, хотя сама она далеко не мягкая. Скорее холодноватая, отчужденная. Что-то вроде учительницы или няни. — Джина широко улыбнулась. — И мне очень понравилось с ней разговаривать.
Он тоже улыбнулся:
— Не сомневаюсь. Ты у нас та еще болтушка.
— Ага, и ей можно грубить.
— Это тоже по твоей части.
Она пихнула его в бок.
— Хам!
— Хам, который отлично тебя знает, — согласился Лоренс. — И который страшно рад, что к тебе возвращается чувство юмора. Неделю назад ты выглядела так, будто тебя ударили по лицу.
Она опустила глаза.
— Джина.
— Мм?
— Ты еще хочешь, чтобы он вернулся?
Она молча сцепила и расцепила пальцы. Потом сунула руки в карманы джинсовой куртки и очень осторожно, будто ее слова могли быть использованы против нее, произнесла:
— Уже не так, как раньше.
Лоренс вздохнул и встал.
— Ну, мне пора к плите. Вчера в ресторане было четырнадцать посетителей, не считая постояльцев.
— Как Хилари?
Лоренс нахмурился.
— Устала до чертиков.
— Боюсь, это я ее доконала.
— Нет, ты тут ни при чем. А если и при чем, то все остальное ее доконало не меньше. Она нашла у Адама экстази, а у Гаса — пачку «Мальборо».
— Ви бы сейчас сказала: «В армии их бы сразу уму-разуму научили».
Лоренс улыбнулся:
— И Хилари с ней согласилась бы! — Он поцеловал Джину в щеку. Как всегда, она пахла свежими лимонами. Хилари же пахла пряностями. — Береги себя. А я буду подкармливать твое разбитое сердце. Заходи в гости.
Джина помолчала — вспомнила Хилари, склонившуюся над корзиной для грязного белья. Подруга была рада ее уходу.
— Зайду, когда у вас станет меньше дел…
— Нет, в любое время.
Они улыбнулись друг другу.
— Раньше ты говорила: «Проваливай».
— Ну, тогда проваливай!
Лоренс пересек ромашковую поляну и спустился на широкую тропинку, огибавшую дом. Затем послал Джине воздушный поцелуй и исчез за воротами.
По понедельникам на уиттингборнской рыночной площади появлялись десятки палаток с одеждой; ряды пестрели яркими спортивными костюмами, футболками и китайскими кроссовками. По пятницам вместо одежных палаток открывались сырная и рыбная, лоток с любимыми орехами и сухофруктами Софи и омерзительный мясной фургон — с потолка свисали целые туши в полиэтиленовых пакетах. Сами мясники были красные, под цвет товара; они громко выкрикивали цены и огромными ножами рубили кости. Проходя мимо этого фургона, Софи всегда отводила глаза. В ее классе учился мальчик, который по субботам подрабатывал у мясника; когда он листал Шекспира, она с отвращением и замиранием сердца наблюдала за его руками.
— Купи себе темную юбку, — велела ей Хилари, — необязательно очень длинную, но скромную. И пару белых блузок без оборок. Много тратить на одежду не советую — без пятен на кухне не обходится: то клиент что-нибудь прольет, то Кевин. Сначала сходи на рынок. Среди всякого хлама там иногда можно найти нормальную вещь, да и портить их не жалко. Потом принесешь мне чеки.
Хилари показала Софи столовую, шкафы и буфеты с посудой и салфетками; научила стелить скатерти крест-накрест — изумрудную поверх белой; соль и перец ставить рядом с тонкой белой вазой. «Никогда не клади салфетки в винные бокалы. И не говори „Приятного аппетита“, не то Лоренс тебя задушит».
Затем она познакомила Софи с Лотте, шведкой, вышедшей замуж за англичанина из Уиттингборна. Она убирала в номерах на пару с Алмой, у которой была больная спина и семь внуков. «Непредсказуема, как погода, — говорила про нее Хилари, — но работает как вол».
У Лотте были светло-голубые глаза, белокурые волосы, которые она убирала в хвост, и низкий голос. Она родилась чуть южнее Северного полярного круга в местечке под названием Боден и благодарила судьбу, что смогла оттуда уехать. Даже за миллион фунтов она бы туда не вернулась. Лотте показала Софи, как надо правильно заправлять постель.
— Некоторые постояльцы разводят страшную грязь в ванной. Другие курят в постели. Это запрещено, но они все равно курят.
На кухне с ней поздоровался Стив:
— Привет! А ты с моим братишкой знакома.
— Правда?
— Ага. Аланом звать. Он в твоей школе учится.
— Алан…
— Ну да, худой такой парень. Зубы большие. Придурок полный. Алан Мане.
Софи кивнула.
— Вы с Кевином будете мыть посуду. Кев — прикольный чувак.
— Я, видимо, все понемногу буду делать, — ответила Софи. — Смотря что скажет Хил… миссис Вуд. Ну, или смотря у кого мигрень.
Стив скатывал хлебное тесто в булочки.
— Вообще тут ничего. Старый Ларри — мировой мужик, с прибабахом, конечно, но мировой. А ты и жить здесь будешь?
— Нет, только если работы много, чтобы ночью домой не идти.
Хилари сказала, что может выделить ей спальню, если Софи не хочет возвращаться в темноте. До Хай-Плейс идти было всего пять минут; Софи поняла: Хилари не о безопасности печется.
— Я могла бы отправлять с тобой кого-нибудь из мальчишек, но они не всегда дома. Так что пусть у тебя будет запаской вариант.
Софи была довольна. В этой спальне были кривой потолок и скрипучая кровать с таким древним лоскутным покрывалом, что некоторые лоскутки протерлись до самой подкладки. Она частенько здесь ночевала, радуясь мягкой перине, скрипу и тому, что по обе стороны от нее храпели за стенами мальчишки, Гас и Джордж. В Хай-Плейс на втором этаже, кроме нее, никто не жил; в соседней комнате стоял шкаф с чемоданами и ее детскими вещами. Вообще-то ничего плохого в этом не было, ко Софи нравилось спать среди людей. Пусть они и храпели.
