Инна Туголукова - Всем сестрам по серьгам
— Что? — испуганно прошептала Вера Федоровна.
— А то! Наташка украла паспорт, нацепила парик — Ленка-то рыжая, — нарисовала лицо, подделала подпись, захапала денежки и слиняла! Вот мы ее сейчас дождемся…
— Не знаю, — с сомнением покачала головой Мальвина.
— Чего не знаете?
— Не знаю, дождетесь ли. Ведь нет ее, Натальи.
— Как это нет?! — опешили подруги.
— А вот так. Уж недели три, как не появлялась. Исчезла, — развела руками Вера Федоровна.
За столом воцарилось тягостное молчание.
— Может, нам ее комнату посмотреть? — неуверенно предложила Вероника.
— Ты что, надеешься, что там лежит ее разложившийся труп? — сердито отмахнулась Ольга. — А сверху тридцать пять тысяч и покаянная записка? Мол, простите дуру грешную, не снесла позора…
— Да нет, ну просто, мало ли… Надо же что-то делать! Вера Федоровна, откроете нам дверь?
— А и открывать нечего. Там не заперто. Она же за все годы никакого добра не нажила, чашки с ложкой не купила. Как говорит мой муж: «Все ее вещи — хуй да клещи». Прошу прощения — народная мудрость. Ведь как в этой комнате стояли наш старый диван, стол да стулья, так до сих пор и стоят. Только машинка швейная и прибавилась.
— И та тети Валина!
— А больше и нет ничего. Пойдемте, сами увидите.
Они двинулись в самый конец длинного коридора, и Вера Федоровна молча распахнула белую облупленную дверь. Представшая их взорам комната являла собой поистине потрясающее зрелище. Годами не мытое окно без занавесок почти не пропускало света. Мальвина щелкнула выключателем, и под самым потолком тускло засветилась лампочка. Замызганный диван, подушка без наволочки, развешанная по гвоздям на стене одежда, старый, набитый каким-то тряпьем чемодан на пыльном полу, стол с засохшими объедками и два заваленных барахлом стула — вот и все убранство.
— Да-а, — только и смогла произнести Ольга, не решаясь ступить через порог, будто в зараженную зону.
Вероника оказалась менее брезгливой.
— Ничего! — бодро сказала она, решительно направляясь к чемодану. — Нам в больницу еще и не таких привозили. — И откинула крышку.
Поверх беспорядочно напиханных вещей, на самом виду, лежала тонкая зеленая папочка с бумагами. Сквозь полупрозрачный пластик просвечивала красная паспортная обложка.
13
Звонок зашелся заливистой трелью, и Валя открыла сразу, как будто ждала под дверью.
— Вот! — торжествующе выдохнула Ольга, помахав перед ее носом конфискованной в Натальиной берлоге папкой. — Можем идти в милицию!
Но тут она встретилась с Валей глазами, папкой махать перестала и молча прошла в квартиру. Вероника, выразительно покрутив пальцем у виска, двинулась следом.
— Что это? — спросила Валя, когда все собрались в гостиной.
— Копии банковских документов и Ленкин паспорт.
— И… где вы их взяли?
— У Натальи, — развеяла Ольга последние надежды.
— Она сама отдала?
— Ее нет, тетя Валя. Соседка сказала, что уж недели три как исчезла. В смысле дома не появляется. Мы к ней в комнату зашли, а документы в чемодане лежали. Мы только крышку подняли и сразу увидели. Ну и взяли, конечно…
— Значит, все же Наталья. Не могу поверить…
— Надо в милицию идти, пока она все деньги не растратила.
— Нет, — сказала Валя, — в милицию мы не пойдем.
— Как?! — опешила Ольга. — А кто же будет выплачивать деньги?! Банк шутить не любит. И ждать не станет. Повыкидывают нас на улицу или в тюрьму посадят. Мы-то с Вероникой за что страдаем?!
— Вы не пострадаете. Я сама выплачу эти деньги.
— Тетя Валя! Да разве так можно?! — всплеснула руками Вероника. — Ведь вы и так концы с концами не сводите, а ее толкаете на новые преступления. Потому что зло должно быть наказано! А иначе оно растет, как тесто на дрожжах!
— Вот когда у тебя будут свои дети…
— Я не позволю им сесть себе на голову и ножки свесить! Ну за что, за что, скажите, вы должны так страдать?! А ваши внуки! Вы о внуках подумайте! Ведь это прежде всего на них отразится! На их здоровье! Тридцать пять тысяч! А с процентами, наверное, все сорок! Ну как, как вы их станете отдавать?! С чего? На что вы будете жить вчетвером?
— Впятером, — поправила Ольга, кивая на Аленин живот. — Эта гадина где-то жирует на халяву, а вы тут, как в блокадном Ленинграде.
Сухой бы я корочкой питалась,
Водичку б я мутную пила,
Тобой бы я, милый, любовалась
И этим бы счастлива была, —
дурашливо пропела она.
— Да им и на корочку не хватит! — досадливо отмахнулась Вероника. — Глупость какая! Нашли кого жалеть! Она небось вас не пожалела! А ты-то что молчишь, Ленка?! Тебя не касается?
— Мам, — подала голос Алена. — Это правда несправедливо. Пусть она хотя бы вернет что осталось.
— Ничего у нее не осталось, и ничего она нам не вернет, — устало сказала Валя. — А позор-то какой — с дочерью судиться! Да и не найти нам ее.
— Вера Федоровна, соседка, обещала позвонить, как только она объявится.
— Она объявится, когда деньги кончатся. А банк, сама говоришь, ждать не станет. Долг-то растет! Сколько там в месяц получается? Давай сюда договор.
Ольга выудила из папки многостраничный договор и протянула его Вале.
— А вот здесь еще, смотрите, график погашения кредита, — сказала она, вертя в руках какую-то бумажку.
Валя протянула руку, но Ольга повела себя очень странно: выпучив глаза, бессмысленно замычала, тыча пальцем в дрожащий листок.
— Ты чего там, смерть свою увидала? — засмеялась Вероника, выхватывая у нее бумагу, и сейчас же, будто копируя или заразившись той же бациллой, выпучила глаза. — Это как же?.. Это что же?.. — залепетала она. — Не может быть!
— Ну-ка дай сюда! — забрала Валя листок из ее трясущихся пальцев, не понимая, чем вызвана подобная реакция, и заметалась глазами по разбегающимся строчкам. Потом еще раз и еще…
Бумага гласила, что в течение двух лет Силантьева Елена Вячеславовна должна выплатить банку 62,5 тысячи рублей.
— Она что же, увеличила сумму кредита? — обрела наконец дар членораздельной речи Вероника.
— Нет, — сказала Алена, забирая у матери график. — Вот же здесь написано: тридцать пять тысяч. Это, наверное, какая-то ошибка. Завтра сходим в банк и во всем разберемся. Мам! — кинулась она к Вале. — Ты что, плачешь?!
Дверь из маленькой комнаты приоткрылась, и в гостиную вошла Мими. Сашенька плелся следом, испуганно выглядывая из-за ее спины.
— Бабушка, но ведь мы справимся?
