Даниэла Стил - Большей любви не бывает
Филип повернулся к сестре и увидел, как по ее щекам текут слезы.
«Карпатия» медленно входила в порт, сопровождаемая двумя буксирами, но не было ни гудков, ни приветственного рева сирен. Только скорбь и траур.
Капитан Рострон обещал оградить пассажиров от назойливого любопытства репортеров и сделать все, чтобы прибытие корабля прошло без шума. Он предупредил, что хоть радиста и осаждает все время пресса, но журналистов на пароход не допустят. Спасшиеся с «Титаника» нуждались в покое, и капитан взял на себя ответственность оградить их от бесцеремонных, безжалостных, падких на сенсации репортеров.
Эдвина сейчас могла думать только о тех, кого они оставили где-то в морской пучине. Филип держал ее за руку и тоже думал о том, что все могло бы сложиться иначе, если б судьба оказалась к ним не столь жестока.
— Вин? — Он не называл ее так с тех пор, как был ребенком, и она сквозь слезы улыбнулась.
— Да?
— Что мы теперь будем делать?
Они уже не раз пытались говорить об этом, но Эдвине некогда было как следует все обдумать:
Тедди болел, Алексис находилась в глубоком шоке, да и остальные дети требовали заботы. Джордж как-то притих в последние дни, и Эдвина даже начала скучать по его вечным проделкам. Маленькая Фанни плакала всякий раз, когда Эдвина даже на минуту отходила от нее. На Эдвину вдруг обрушилась огромная ответственность, и они с Филипом заботились о младших в меру своего умения.
— Я не знаю, Филип. Думаю, поедем домой, как только Тедди совсем поправится. — Он все еще ужасно кашлял, а накануне у него был жар, поэтому сразу в Калифорнию им ехать было нельзя. — Нам придется немного побыть в Нью-Йорке, а потом отправимся домой.
Что же будет с домом, с газетой? Но думать об этом теперь — выше ее сил. Единственное, чего хотела Эдвина, это вернуться назад… хоть на миг… хоть на несколько дней вернуться в тот вечер, когда она танцевала с Чарльзом под счастливые звуки регтайма. Как все было просто, когда он кружил ее по залу, а потом пригласил на вальс, самый ее любимый танец. Они так много танцевали в те четыре дня, что она стоптала свои туфельки, а теперь ей казалось, что она никогда больше не захочет танцевать.
— Вин? — Филип понял, что мыслями она далеко отсюда: Эдвина цеплялась за воспоминания, не желая смириться с жестокой реальностью.
— М-м?.. Прости…
Она, борясь со слезами, стала смотреть на пасмурный город, мечтая о совсем другом возвращении. Каждый на «Карпатии» мечтал о том же. Оставшиеся в живых стояли у поручней, оплакивая тех, кого они потеряли четыре дня назад. Четыре дня, похожие на целую жизнь.
Многих встречали родственники и друзья, но Уинфилдов некому было встретить в Нью-Йорке. Берт перед отъездом забронировал несколько номеров в «Ритц-Карлтоне», там они и остановятся до отъезда в Калифорнию. Однако простые на первый взгляд вещи внезапно оказались довольно сложными. У них нет денег, одежды, Алексис умудрилась потерять где-то свои туфли, а у Эдвины осталось лишь голубое вечернее платье, превратившееся в лохмотья, да шерстяное черное, которое ей дал кто-то на «Карпатии» в тот злосчастный день. Эдвина раздумывала, чем им платить за гостиницу, и решила телеграфировать в контору отца в Сан-Франциско. Теперь ей придется самой решать вопросы, о которых еще неделю назад она даже не имела представления.
С парохода они послали радиограмму в «Уайт стар» с просьбой известить дядю Руперта и тетю Лиз, что все дети Уинфилдов спасены, но Эдвина понимала, каким тяжелым ударом будет для тети потеря единственной сестры. Такое же сообщение послали в контору отца.
Предстояло обдумать очень многое, и Эдвина очнулась, лишь когда появилась целая флотилия буксиров, раздались пронзительные гудки и загремели залпы с каждого судна в порту. Атмосфера мрачного молчания, в которой они прожили четыре дня, была разрушена.
Филипу и Эдвине не приходило в голову, что их трагедия окажется в центре всеобщего внимания, и, глядя на катера, яхты и паромы, набитые репортерами и фотографами, они поняли, что им предстоит нелегкое испытание.
Но капитан Рострон сдержал слово, и никто, кроме лоцмана, не поднялся на «Карпатию». Фотографам пришлось довольствоваться теми снимками, что удалось сделать с большого расстояния. Единственный фотограф, проникший на пароход, был схвачен и отправлен к капитану.
В 21.35 «Карпатия» медленно подплыла к причалу 54, и на минуту на корабле все стихло. Ужасное путешествие подходило к концу. Сначала спустили спасательные шлюпки, как четыре дня назад с «Титаника». Люди стояли у перил и смотрели, как вспышки света разрывают ночное небо. Шел дождь, и казалось, сами небеса плачут над пустыми шлюпками. Люди стояли в благоговейном молчании, глядя, как покачивающиеся лодки быстро отдаляются от них.
Алексис и Джордж поднялись к Эдвине с Филипом после того, как спустили шлюпки, и Алексис заплакала, уцепившись за Эдвину. Та прижала сестренку к себе, как это всегда делала Кэт, но в последние дни она ясно почувствовала, что никогда не сможет заменить Алексис мать.
— А мы… опять в них будем садиться?
От страха Алексис едва могла говорить, и Эдвина поспешила успокоить ее, но она и сама с трудом выговаривала слова из-за душивших ее слез. Эти шлюпки… такие ненадежные, но дающие шанс на спасение… их было там так мало… если б их было больше, все остались бы живы.
— Не плачь, Лекси… пожалуйста, не плачь… — только и произнесла она, сжимая маленькую ручку сестры. Она даже не могла обещать Алексис, что скоро все будет опять хорошо. Эдвина и сама в это уже не верила, так как же она будет давать пустые обещания детям? Ее сердце разрывалось от горя.
Взглянув на пристань, Эдвина увидела сотни, если не тысячи людей, океан лиц. А когда вспышки залпов опять осветили небо, она поняла, что их еще больше. Люди были повсюду. В газетах потом сообщали, что на пристани собралось тридцать тысяч человек, а еще десять тысяч растянулись по берегам.
Но среди этой многотысячной толпы не было любимых и близких им людей. Те, кому они были дороги, погибли, никто их не ждал, никто не радовался их возвращению. Во всем мире некому было позаботиться о них. Теперь все свалится на ее плечи и на бедного Филипа. В свои шестнадцать лет он должен был из мальчика превратиться во взрослого мужчину, и он добровольно принял такое бремя — лишь только они оказались на «Карпатии». Но Эдвине это казалось ужасно несправедливым.
Филип велел Джорджу надеть куртку и встать рядом с Алексис. У Эдвины сжалось сердце при виде их рваной одежды и несчастных лиц. Они внезапно стали похожи на тех, кем, собственно говоря, и были. Все дети Уинфилдов теперь сироты.
