Наталья Миронова - Возраст Суламифи
Увы, Ольгерт тоже отмахнулся от ее слов. Слишком уж курьезно это выглядело со стороны. Он одернул Валдиса, велел близко не подходить к девочке, тем более что они по сюжету не пересекались, да и забыл о дурацком эпизоде, а вот Валдис ничего не забыл. Он придерживался в жизни лозунга: «Всех женщин не переимеешь, но к этому надо стремиться».
И теперь, когда Валдис появился на берегу, Лина испугалась. Она сидела голая в воде, ей уже становилось холодно, а Валдис все стоял и, похоже, не думал уходить. Он был явно навеселе. Нелли вылезла из воды, собрала свои вещи, накинула на плечи полотенце и, как была, в купальнике, принялась карабкаться по косогору наверх.
– Мама! – тревожно окликнула ее Лина.
– Чего тебе? – обернулась Нелли.
– Дай мне полотенце.
– А сама не можешь? – удивилась Нелли. – Тоже мне барыня нашлась!
– Мама, я же голая! Скажи, чтоб он ушел.
– Сама скажи. И вообще не валяй дурака. Пора привыкать. Ты же актриса!
Валдис стоял, глумливо на нее пялясь. А Нелли смерила их обоих взглядом, послала Валдису многозначительную ухмылку – давай, мол, действуй, – и повернулась спиной.
– Ма-ма-а-а-а– а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а– а-а-а-а-а-а-а-а-а! – закричала Лина так, что сорвала голос.
Нелли как ни в чем не бывало взобралась на пригорок и скрылась из глаз.
А Валдис так и остался на берегу. Расставил ноги пошире, глядя прямо на Лину.
– Уйдите, – хрипло попросила Лина.
Он не двигался.
Лина просидела в воде еще с четверть часа, чувствуя, что коченеет, и наконец сдалась, вылезла на бережок. Сгибалась в три погибели, прикрывалась руками и коленями, но берег был глинистый, скользкий, и она не удержалась, взмахнула руками, чтобы не упасть. Валдис наблюдал за ее манипуляциями с глумливой усмешкой. Лине хотелось сказать ему что-нибудь едкое, но она всерьез простыла и повредила голос. К тому же ей было страшно, и она понимала: нельзя показывать ему свой испуг.
Она решила не одеваться, просто замоталась в полотенце, взяла свои вещи и, аккуратно обогнув Валдиса, попыталась уйти. Он загородил ей дорогу. Лина попробовала с другой стороны его обойти. С тем же успехом. Она налево, и он налево. Она направо, и он направо. В нем чувствовалось упрямство пьяного.
Лина тоже была упряма, она сделала третью попытку. И тут он схватил ее. Быстро, мгновенно всю общупал опытными руками. Лина извивалась, как червяк, но добилась лишь того, что они оба упали, и Валдис навалился на нее.
– Вы с ума сошли… мне тринадцать лет, – проговорила Лина сорванным полушепотом.
– Ничего-ничего, это возраст Суламифи, – пропыхтел Валдис ей в ответ.
Может, если бы она не брыкалась так отчаянно, все бы на этом и кончилось… Может, он хотел только попугать… поиграть с ней… Похоже, Валдис и сам не знал, как далеко собирается зайти. Но Лина бешено отбивалась, и он вошел в раж.
Ей все-таки удалось вырваться, оставив в его руках полотенце, но Валдис снова настиг ее уже на косогоре, повалил, перевернул на спину… Под его тяжестью Лина съехала со скользкого пригорка вниз. Какой-то острый сучок или корешок впился ей в спину и распорол до крови. Валдис заломил ей обе руки за голову, засунул язык в рот и уже пытался раздвинуть коленом бедра, но Лине удалось высвободить одну руку. Она вцепилась ему в волосы и дернула изо всех сил. Он невольно вскинулся, уже замахнулся, чтобы ее ударить, но на этом самом замахе Лина увернулась, вырвалась, сгребла свой сарафан и сандалии и молнией взлетела на пригорок.
Валдис был упорен, он бросился в погоню, но, как раньше Лина, поскользнулся и растянулся во весь рост. А она уже неслась что было сил по лугу, вся в глине и в крови, неслась босиком, не замечая красивых бабочек-махаонов и колющей босые ступни сухой травы. Только добежав до хутора, Лина остановилась, надела сарафан и сандалии. Трусы и полотенце так и остались на берегу, она и не заметила, как обронила. Лифчик в тринадцать лет ей был не нужен.
Натянув сарафан на голое, вымазанное в глине и крови тело, Лина сделала шаг и вдруг согнулась пополам. Ее вырвало. Только перевела дух, и опять вырвало. В желудке уже ничего не осталось, рвало одной желчью, но схватки не отпускали. Лина опасливо оглянулась: нет, вроде Валдиса не видно. Надо же добраться до хутора, вымыться, переодеться…
С трудом разогнувшись, Лина увидела, что к ней со стороны конюшен бежит невестка хозяев хутора Тереза.
Подбежав, Тереза, красивая полька, совсем не говорившая по-русски, обняла девочку и повела ее к хутору. Из ее торопливой речи Лина различала лишь беспрестанно повторяющееся «Матка боска». Тереза привела ее в дом на хозяйскую половину.
Свекровь Терезы Данута по-русски говорила свободно: детство и юность провела в сибирской ссылке. Там она и родителей похоронила, там и мужа встретила, Ионаса. Но в этот ранний утренний час ее муж и сын, тоже Ионас, были уже на работе.
Лина вообще, прожив две недели в этом доме, где молодые перебрались на половину родителей, чтобы освободить комнаты им с Нелли, поражалась, какие литовцы трудолюбивые. У старого Ионаса были еще два сына, они жили отдельно, но все работали на ферме. Работы много: и молочная ферма, и своя сыроварня, и лошади… Ионас вместе с сыном работал допоздна, но и вернувшись домой, не отдыхал, а начинал что-то ладить, чинить, приколачивать и так до позднего вечера. Да и сама Данута – Лина это точно знала – только что вернулась с дойки. Она всегда угощала Лину парным молоком.
Сейчас, увидев, в каком девочка состоянии, Данута что-то быстро и ворчливо, как показалось Лине, приказала Терезе. Тереза вышла и сразу вернулась с эмалированным ведром воды. Поставила его на плиту.
– Надо тебя вымыть, – сказала Данута, – а баню топить долго.
Тереза снова вышла и на сей раз вернулась с корытом. Потом принесла еще ведро воды – холодной. Вода на плите меж тем согрелась.
– Полезай в корыто, – скомандовала Данута, пока Тереза разводила в бадейке воду, – снимай все. Э, да у тебя кровь идет!
Данута сама стянула с Лины сарафан и, убедившись, что больше на ней ничего нет, кроме крови и грязи, мотнула головой Терезе. Вместе они быстро смыли глину, а вот кровь все сочилась из рваной раны на лопатке.
– К доктору надо, – решила Данута, но Лина воспротивилась.
– Не надо доктора, и так все пройдет.
– Шрам останется, – предупредила Данута.
– Не буду носить декольте, – презрительно фыркнула Лина, вспомнив о матери, обожавшей оголяться до неприличия.
Этого Данута не поняла. Она обработала рану перекисью, перебинтовала и сумела остановить кровь. Вместе с Терезой она помогла Лине вымыть волосы, тоже перепачканные в глине. Вытерли, расчесали, заплели в косу. Косичка, правда, получилась маленькая, жиденькая… У Лины плохо отрастали волосы, она дала себе слово по возвращении в Москву подстричься, но для фильма требовалась коса. На съемках ей даже вплетали фальшивую.
