Хилари Норман - Гонки на выживание
– Я этого не делал, Мишель, – тихо сказал Даниэль.
Брессон вздохнул.
– Я и без тебя знаю, что ты этого не делал. – Он остановился и опустился в кресло лицом к Даниэлю. – Но что-то же между вами произошло! Даже Натали не способна придумать такое безо всякого повода. – Он снова вскинул руки, словно защищаясь от удара. – Не надо, не рассказывай. Я ничего не хочу знать.
– Мишель, вы же видели: всю прошлую неделю она преследовала меня, дразнила, провоцировала… Я всеми силами пытался ее избегать, но вы же мне ничем не помогли! – умоляюще проговорил Даниэль.
Брессон иронически скривил губы.
– Я полагался на твой инстинкт выживания, Даниэль, но, как видишь, переоценил его.
Внизу, в ресторане, хлопали двери, кто-то с грохотом уронил поднос.
– Что теперь будет, Мишель?
Брессон безнадежно покачал головой.
– Если уж Натали вознамерилась кого-то уничтожить, она пойдет до конца. Я уже видел ее в деле. – Он пожал плечами. – Натали очень похожа на свою мать, только она еще опаснее. У Мари по крайней мере была хоть какая-то выдержка, а эта совсем без тормозов. Мне кажется, у нее с головой не все в порядке. – Видно было, что этот разговор давался ему с трудом. – Она требует, чтобы я тебя уволил. Если ты останешься, у тебя будут неприятности. Уж об этом она позаботится.
Даниэль молча уставился на хозяина, ставшего ему другом. Неприятности? Покинуть это место, это убежище, остаться без документов, без работы, без крыши над головой, а главное, без друзей – разве можно вообразить себе более страшные неприятности?
Он почувствовал руку у себя на плече.
– Даниэль! С тобой все в порядке? У тебя вид совсем больной.
Даниэль покачал головой.
– Я здоров. Со мной все в порядке.
Эти слова вызвали у него самого горький смешок.
– Хочешь выпить? Может, коньяку?
– Нет, ничего не нужно, спасибо.
– Ну, а я выпью. – Брессон снял бутылку с полки и налил себе рюмочку. – Боже мой, Даниэль! Ни за что ни про что погубить все, чего ты тут добился! – Он отхлебнул немного янтарной жидкости и поставил рюмку на стол с такой силой, что она выплеснулась через край. – Мы с тобой так хорошо сработались! Я уже немолод, я думал… надеялся…
– Мне очень жаль, Мишель.
Брессон опять тяжело опустился в кресло.
– Натали все изложила так убедительно… Она горько плакала, слезы катились у нее по щекам. Бедная невинная жертва. Присяжные ни за что не устояли бы перед такой картиной поруганной девичьей чести.
– Присяжные? – в ужасе переспросил Даниэль.
– Нет, я не хочу сказать, что до этого дойдет, – поспешил успокоить его Мишель. – Во всяком случае, если я выполню ее требование и выгоню тебя. Она нутром чует, как тебе здесь хорошо, и для нее это лучший способ наказать нас обоих, потому что меня она тоже всегда недолюбливала.
– Понятно, – сказал Даниэль.
Его охватила дрожь, перед ним уже замаячил грозный призрак бегства, бездомного, ненадежного существования, необходимости прятаться и голодать.
– Не пора ли тебе, Даниэль, рассказать мне всю правду? – мягко спросил Брессон. – Как я могу тебе помочь, если не знаю о тебе всей правды?
– Вы не можете мне помочь. – Даниэль содрогнулся. – Кажется, я все-таки не откажусь от коньяка.
– Стало быть, мой шеф-повар – четырнадцатилетний мальчишка? – Брессон был бледен. Из всей услышанной им истории его почему-то больше всего потрясло именно это.
– Теперь уже нет, – тихо сказал Даниэль.
– Нет, – согласился Брессон, – теперь уже нет. – Он все еще пытался свыкнуться с этой мыслью. – Ты обращался в Красный Крест? Пытался разыскать свою семью?
– Как я мог? Ведь я бы выдал себя!
Они замолчали.
– Моя мать и сестра мертвы. Я в этом уверен. – Даниэль бросил взгляд на часы. – Уже поздно, мне давно пора быть в кухне.
Свою историю он рассказал в каком-то полубесчувственном состоянии, от которого до сих пор так и не смог оправиться. Вероятно, это была защитная реакция организма.
Даниэль проглотил ком в горле.
– Натали хочет, чтобы я уехал немедленно?
Глаза Брессона грозно блеснули.
– Если она этого хочет, пусть убирается ко всем чертям! Мои клиенты должны есть, не так ли?
Даниэль заставил себя улыбнуться, хотя лицо у него все еще было онемевшим, как будто деревянным.
– Даниэль… Если бы ты узнал, что твоего отца уже не спасти, что ты уже ничего не можешь для него сделать, если ты прав насчет матери и сестры, куда бы ты предпочел отправиться? – Он помолчал и добавил: – Если бы выбор был за тобой?
Даниэль закрыл глаза и начал думать.
– В Америку, – ответил он наконец.
Брессон наклонился вперед и коснулся его руки.
– Я сделаю для тебя все, что смогу, – сказал он.
Натали вернулась в Париж на следующий день, но не прежде, чем выжала из своего дяди обещание, что Даниэль будет выброшен на улицу, как только ему найдется замена.
– Помните, дядя, – сказала она, понизив голос, перед тем как он захлопнул за ней дверь вагона. – Мама проверит, действительно ли он уехал. – Губы у нее задрожали. – Такой зверь… ему место в клетке!
Брессон покачал головой.
– Как ты похожа на мать, Натали!
Ее взгляд заострился, голос стал визгливым.
– Не вздумайте обмануть нас, дядя! Выкиньте этого паршивого еврея вон! И как можно скорее. Это в ваших же интересах. Да и в его тоже.
Брессон вернулся в ресторан и позвонил своему адвокату. В течение многих лет этот человек был его близким другом. И он был евреем.
– Морис, – начал Брессон, – я должен просить тебя об одной услуге.
– Хоть о двух. Я так и так перед тобой в долгу.
– Я хочу, чтобы ты навел справки о судьбе трех моих друзей. След двоих теряется в Дахау, третий находился в лагере интернированных здесь, в Швейцарии.
– Это все?
– Нет. – Брессон сделал глубокий вздох. – Я хочу, чтобы ты помог еще одному моему другу получить въездную визу в Соединенные Штаты Америки.
Антония, Гизела и Йозеф Зильберштейн были мертвы. Менее чем через два месяца после побега Даниэля Йозеф умер от тяжелого воспаления легких с осложнениями. Далее выяснилось, что родственники Даниэля, Зигмунд и Гретхен Майер, были арестованы и расстреляны нацистами в начале 1940 года.
Даниэль даже не ожидал, что горе обрушится на него с такой силой; он чувствовал себя опустошенным, неспособным ощущать печаль и переживать утрату. Он сидел у себя в комнате над рестораном в полном одиночестве и плакал, пока им не овладевал тяжелый, беспокойный сон.
– Хорошо, что ты даешь выход своему горю, – заметил Брессон как-то вечером, – но тебе пора начать думать о будущем.
Даниэль обратил на него воспаленный от слез взгляд.
