Эмманюэль Роблес - Венеция зимой
Мадам Поли засмеялась, отложила мундштук, взяла шкатулку со стоявшей сзади этажерки. Элен понимала, что она упорно старается вызвать ее на откровенность.
— Посмотрите, мадемуазель, на эти фотографии. Давние снимки, тогда я была совсем молодая. Боже мой, как я хотела быть счастливой! Посмотрите хоть на этот…
Она была сфотографирована на берегу моря в купальном костюме с юбочкой, в забавном старомодном чепце. Очаровательная картинка. Элен долго ее рассматривала. Так, значит, это грациозное тело, нежная грудь, худенькое личико с высокими скулами принадлежали когда-то этой бесформенной, заплывшей жиром женщине?!
Мадам Поли зло усмехнулась:
— Что, думаете: как же она изменилась! Какая развалина! И вы правы. Один ваш поэт сказал: «Живите, пока живется». Вы, конечно, знаете эти стихи. Розы жизни вянут быстро. Да-да, вянут быстро…
Вздох. Потом еще фотография. На этот раз мадам Поли на фоне зелени в длинном светлом платьев талию и без рукавов. Короткая стрижка с челкой. Держится немного напряженно, смотрит уверенно. Ее спутник — в черной рубашке с портупеей, в брюках галифе. Густые брови и усы подчеркивают его бравый вид.
— Мой будущий муж, — сказала мадам Поли. — Уже тогда я понимала, что пороха он не выдумает. Да что там говорить… Как видите, я здесь все еще хороша.
Следующий снимок был групповой.
— Тут, — сказала она, — я с Малапарте[16]. Красавец мужчина, но с женщинами невероятный хам. И капризный, как кокотка! Я слева от него. Узнаете? Да, волосы я тогда красила: в те годы хотела быть похожей на Грету Гарбо.
Элен долго разглядывала эту фотографию. Здесь у молодой мадам Поли (шляпка-колокольчик) лицо было напряженное, даже жестокое.
— Ну и как? Правда, постная физиономия? Тогда я уже во всем разочаровалась. Лучше поговорим о вас. Я вижу, вы ничем не хотите со мной поделиться. Скажите хоть, вы счастливы?
— Очень! — сказала Элен.
— Ну и слава богу! Я рада. Да вы и не можете отрицать. Это бросается в глаза. Знаете что, почитаем что-нибудь другое. У меня есть одна эротическая книжка, подарок давнего приятеля. Почитайте мне из нее немного. Получится, будто вы сами рассказываете мне о своих любовных утехах.
Простившись с мадам Поли, Элен вернулась к себе. Еще не было пяти часов, а дневной свет уже сменился темнотой, в которой гулял порывистый ветер. Перед тем как пойти к Адальджизе заниматься с маленьким Марио, она зашла к Ласснеру. Тот как раз выходил из темной комнаты, где проявлял снимки. Элен со смехом рассказала ему о том, что говорила мадам Поли.
— Я ей не уступала. Не хотела ничего рассказывать, но в конце концов… Во всяком случае, это уже не секрет. Адальджиза, Пальеро и Марта с Карло знают, что я влюблена!
Ласснер показал ей фотографии, сделанные сегодня утром, он уже почти все проявил. На одной из них была обнаженная Элен — растрепанные волосы, рука прикрывает грудь; ее явно застали врасплох, но это вторжение не смутило Элен, а скорее позабавило, и она сама ему нежно потакает.
В объектив случайно попал снимок убийцы в мотошлеме, висевший на противоположной стене. Казалось, тот смотрел полными ненависти глазами именно на нее, на Элен, и она чуть было не предложила Ласснеру обрезать снимок, но фотограф убедил ее, что ему нравится такое противопоставление, и Элен согласилась.
Марио показал ей котенка Кассиуса, в конце концов допущенного Адальджизой в дом. Кассиус был пока лишь пушистым комочком с искрящимися, точно солнечные лучики, очень светлыми глазками. Марио знал то, что Пальеро убил в мастерской крысу, и то, как разволновалась тогда Элен. И хотя его кот еще не слишком крепко держался на своих лапках, Марио был уверен, что он наберется сил и очень скоро станет грозой для самых проворных и храбрых крыс. Слушая мальчика, Элен опять ощутила тревогу, как и утром в мастерской Пальеро при виде мертвой крысы и ее странного оскала. Вдруг подумала об Андре и снова почувствовала смутную неприязнь, которую он всегда вызывал у нее. Она встретила его, когда была совсем одинока, и понимала, что поддалась его напору, но к нему Элен никогда не влекло так, как с первого же взгляда к Ласснеру.
Держа перо в руке, Марио с котенком на коленях сражался с надоевшими английскими словами — они уже вызывали у него зевоту. Они Кассиус чем-то походили друг на друга, в обоих было что-то ласковое и кошачье, и это забавляло Элен. Она подумала, что надо было бы написать Андре, что она и так слишком долго ему не отвечала. Ее ответ положил бы конец их бесплодному роману. Конец закономерный, разумный, необходимый, однако все эти определения не помогали ей побороть неясный страх, смешанный с отвращением, из-за которого она все оттягивала это испытание. Правда, она один раз, один-единственный раз, попыталась написать Андре, когда Ласснер был в Милане, но, как Марио, сидела перед листком бумаги с пером в руке, чувствуя пустоту и бессилие, словно человек на железнодорожной платформе, опоздавший на поезд.
Позднее Анна-Мария вернулась из Местре, укрывшись от дождя под огромным зонтом. Как уверял Пальеро, подобная конструкция с острыми спицами может выколоть глаз какому-нибудь неосторожному прохожему, если тот не успеет дать дорогу его жене в узком переулке. Анна-Мария работала в Маргере, в одном из филиалов «Монтэдисона», где кроме других химических продуктов производился также акролеин. Она уже начала чувствовать признаки отравления, но боялась показаться врачу. Двух ее приятельниц только что отправили в санаторий, и само это слово приводило ее в ужас. Пальеро очень ругал жену за то, что она медлит. Зачем ждать? Все равно рано или поздно придется решиться. Элен была с ним согласна, понимая, что в известной мере этот совет подходил и ей самой — рано или поздно она должна будет разобраться в своих отношениях с Андре.
Ласснер пригласил Анну-Марию и Пальеро поужинать с ним и Элен в ресторанчике, где подавали рыбу из Адриатического моря, которая лежала тут же, в ведрах, на подстилке из водорослей и размельченного льда. В молодости хозяин этого ресторана, в ту пору стройный и кудрявый, работал зазывалой у бывшего владельца. Летом он приводил сюда одиноких иностранок, которые иногда после обеда просили, чтобы он оказал ими другие услуги. С этого давно минувшего времени (теперь он весил сто десять килограммов и на голове у него остался только жиденький венчик волос) он сохранил обходительность и манеры обольстителя, забавлявшие Элен и Анну-Марию.
Во время ужина Анна-Мария рассказала о том, что на завод «Монтэдисон» приходили представители коммунистической партии и профсоюзов, они предостерегали рабочих от покушений «красных бригад» и террористических групп вообще.
