Джоэль Данн - Синдром Фауста
Абби была довольно аппетитна. Но ее ломанье и капризы наскучили мне довольно быстро. Все у нее было связано с какими-то рамками, запретами, границами, церемониями. Разделено по полочкам. Зарегистрировано. Расфасовано. Вот это можно, а этого – ни в коем случае нельзя. Помню, как я нахохотался, когда впервые услышал, что в ее глазах является развратом.
– Эй, – сказал я ей, – девочка, запомни и учти: ханжа куда грязней любого грешника. Когда два человека нравятся друг другу, ничто в их отношениях не разврат. А если скромность вызвана фригидностью, лучше иметь дело с импотентами.
Она сдавалась. Но это требовало от меня усилий. И я все чаще и чаще задавал себе вопрос «Зачем мне это надо?» Энергия на работе была мне нужней, чем в постели. А тут еще Роза, обеспокоенная затянувшимся романом Руди с Лолой, обратилась ко мне с просьбой:
– Познакомь его с кем-нибудь, Чарли, – попросила она меня.
– Роза, – пытался я отмахнуться, – но ведь вокруг него в ночном клубе столько телок! И они совсем его не сторонятся…
– То-то и оно, – улыбнулась Роза и потрепала меня за щечку. – Понял? Ему пора браться за ум…
Обида, к счастью, сказалась только на цвете лица Абби. От неловкости за собственную грубость я, наверное, повел бы себя дальше мягче и миролюбивей. Но она сама пресекла возможные сантименты:
– С тобой все было по-другому…
Тут я не выдержал. Всадил ей под дых:
– Что значит, «с тобой все было по-другому»? Ты на что это намекаешь, а? – скривил я гримасу. – Что я негр?! И со мной пристало то, чего не позволишь себе в приличном обществе?!
В ее голосе, как взвившийся белый флаг, затрепетала растерянность. Но слишком уж много электричества между нами накопилось. Один раз стоило выдать ей по первое число. Пусть поперхнется собственной стервозностью.
– Чарли!..
– Что «Чарли»?! В таких ситуациях и проявляется расизм. Кем бы я ни был, чего бы ни достиг, я всегда – Чарли. Черный Чарли…
– Ты меня не понял, – встрепенулась она.
– Понял, и еще как! – Меня несло: – Знаешь, что меня поражает? Вы оба играли друг перед другом чужие роли. Ты – Исключительно Порядочной Леди. Он – Истинного Джентльмена. И просвистели, просрали с годами настоящее чувство…
Абби снова взяла себя в руки. Ох уж эта мне немецкая сдержанность! Она еще холодней британской. И куда более жесткая.
– Ты что же, считаешь меня шлюхой? Только потому, что до Чарли я была с тобой?
– Ну, положим, и я был не первым…
Блеснувшие было в ее глазах слезы отлились в металл:
– Ты – свинья, Чарли! Такая же, как он…
Но если она думала, что я из тех, кто при пощечине по правой щеке подставляет левую, она ошибалась.
– Нельзя стыдиться собственного «Я», Абби… С игры и притворства начинаются самые безнадежные трагедии. Если ты честен с собой и другими, к тебе нет, не может быть никаких претензий.
Страдальческое выражение на ее лице сменила маска судьи и прокурора:
– В чем ты меня обвиняешь, Чарльз Стронг?! В том, что я хотела создать нормальную семью?
Я осуждающе покачал головой:
– Не передергивай, Абби. У тебя ничего не выйдет…
– Ты – жестокий эгоист, Чарли… Бросил в Южной Африке жену и двоих детей. Живешь себе припеваючи со своей одалиской. Она, я надеюсь, не возражает против английского секса?
Вот сучка!
– У моей жены заняло не очень много времени выйти замуж снова. Кстати, я предлагал ей уехать вместе со мной.
– Оправдываешься?..
В ее голосе звучало торжество победителя…
РУДИ
Чарли предложил поужинать с ним в клубе. До этого я всякий раз отказывался, но сейчас согласился. Я искал любую возможность улизнуть из дома.
Ждал я его за углом, метрах в пятистах от дома: не хотел, чтобы Абби нас видела. Чарли подкатил в своем девственно-белом «Ягуаре» и с шиком тормознул возле меня: пижон!
Едва я сел, он включил полный газ, и меня откинуло в сиденье. Он даже внимания на это не обратил. Еще пара минут, и мы вписались в бесконечную транспортную волну вечернего Лос-Анджелеса.
Я люблю этот город и не променял бы его ни на какой другой. Он – мир в себе и коктейль разных миров. Рынок страстей и мегаполис тщеславия. Фабрика снов и ломбард иллюзий. Супермаркет возможностей и лотерея шансов.
Больше всего Лос-Анджелес напоминает гигантскую киностудию. Конгломератом ликов и смешением языков. Разнобоем вкусов и вольностью нравов. Шик мирно флиртует в нем с прозябанием, греза – с жестокой реальностью. Трущобы – неотъемлемая часть роскоши, а пресыщенность – магнит для пришельцев.
Здесь все доступно и все недосягаемо. Все откровенно, и все двусмысленно. Бесправные нелегалы и снобы на игле. Искатели приключений на стреме и жрицы любви в магазинах дорогого белья.
История расхаживает в коротких штанишках, а общего стиля не было и нет. Слишком юн Лос-Анджелес как город. Слишком контрастны следы разных волн эмиграции.
В Европе История стала бижутерией. Стыдливым гримом для социальных язв. Туристской прической для лопоухих провинциалов. В Лос-Анджелесе этого нет. Лос-Анджелес в этом не нуждается. Он предпочитает масштабы. Подкупает бравадой и фамильярностью.
Ты что-то ищешь, приятель? Все на прилавках! Все на виду! Доставай кошелек! Выбор за тобой! Хочешь – наличными, хочешь – в рассрочку. На любые амбиции. Цена – по возможностям. Оригинал и подделка. Пресыщенность и слезы. Жертвенность и обман. Бензиновый смрад и запах духов. Горячая резина шин и сладковатый аромат кондитерских Вонь мусорных контейнеров и горчичный дух в уличных ларьках.
И все это, перемешиваясь, волнует и пьянит, щекочет ноздри и возбуждает. Как попка мелькнувшей дебютантки. Случайный раж любовной парочки. Уносящийся в небо вираж саксофона.
Тебе улыбнулась официантка? Стой, приглядись! Возможно, прорвавшись сквозь шторм голливудских постелей, она вернется к тебе когда-нибудь модной кинозвездой.
Видишь устало присевшего на скамейке старика с собачонкой? Позавчерашний счастливчик и законодатель мод, он с завистью и грустью взирает на тех, кому все еще лишь предстоит. Потому что хотя венок победителя и наивысшая цель, уж слишком коротка и призрачна минута торжества.
Постоял немножко на пьедестале успеха? Дохнул свой глоток славы? Уступай место другому. Более молодому. Более энергичному…
– Только захоти! Только смоги! К твоим услугам все, что захочешь! – зовет и искушает Лос-Анджелес голосом опытного зазывалы…
И толпа не скудеет…
Вертится, вертится рулетка Случая и Игры, и сквозь сполохи света и разнобой звуков призывно звучат позывные вечного экипажа человеческих чаяний: капитана Секса и штурмана Надежды:
