Кэтлин О'Рейли - Как продать душу: Краткое руководство для светской львицы
— Простите. Не знаю, что на меня нашло.
Мне немного стыдно, но я не могу отделаться от ощущения, что больше не увижу Натаниэля, поэтому стыд успешно вытесняется мыслью: «Теперь будет что вспомнить».
А что могло бы произойти? Я избегаю смотреть Натаниэлю в глаза и вообще делаю вид, что никакого поцелуя не было. У меня получается — видите, какая я все-таки лживая по природе? Никогда прежде я не думала о том, что могло бы произойти. Пожалуй, потому, что ничего стоящего произойти все равно не могло. А вдруг не поэтому?
По дороге к выходу я краем глаза замечаю, что официантка смотрит на меня почти с благоговением Знакомое выражение лица. Я улыбаюсь девушке: да, сестренка, я тоже через это прошла.
Целый день я торчу дома, смотрю Си-эн-эн и разговариваю по телефону с Меган, пытаясь убедить ее не ходить на аукцион. Где там! Меган не соблазнишь перспективой зажигать всю ночь по клубам в компании Доброжелательной Ви — ей гораздо больше хочется посмотреть на Джейми Макгрегора, горячего горца. Что ж, я сделала все, что могла.
После многочасовых раздумий (ладно, небольшая гипербола — на раздумья ушло не больше часа) я поняла, почему не хочу, чтобы Меган забеременела. Причин две. Во-первых, мне не нравится поведение Люси. Она возомнила, будто ей все дозволено. Я ведь даже не знала, что она умеет предсказывать будущее. Я слышала о теории хаоса: моя жизнь — прекрасная к ней иллюстрация. А Люси уверена, что без нее и Земля вертеться перестанет. Можно подумать, Люси управляет миром! Я-то знаю: это не так. Да, я отправлюсь в ад — премного благодарна. Люси, конечно, очень могущественна, но я свой выбор сделала сама. На меня никто не давил.
Вторая причина носит гораздо более альтруистический характер (что-то часто я стала употреблять это словечко). Родить — самая заветная мечта Меган, однако к каким последствиям приведет появление на свет ребенка Люси? Кое о чем я догадываюсь, но обо всех планах Люси, конечно, не знаю. Ясно одно: от отпрыска дьявола добра не жди. Не зря же говорится: бойтесь заветных желаний — они иногда сбываются. Меган — слишком хрупкое существо, ей с последствиями своего желания не справиться. И теперь, когда я снова на третьем уровне, я могу состряпать подходящее заклинание, чтобы спасти Меган. Да, я ее спасу, и пусть Люси не думает, что все всегда будет только по ее велению.
Как же все-таки утомительно думать! Я снова включаю Си-эн-эн и старательно смотрю, подавляя зевоту. Пока мне удалось запомнить, что мистер Гринспен — очень важная персона, демократы спят и видят, как бы надрать задницы республиканцам, а Усамабад — по-прежнему одна из самых отстойных стран в мире. Теперь я понимаю чувства Марии-Антуанетты: живи она в двадцать первом веке, предложила бы голодающим усамабадцам напасть на китайцев.
А я не описывала свою квартиру? Как же это я забыла! Квартирка у меня что надо. Тридцать седьмой этаж, «Трамп гранд пэлас». Три комнаты, вид на парк. Конечно, у меня не так уютно, как у Люси, зато жить там очень престижно. Мне повезло.
И тут звонит мать. В животе начинаются жестокие спазмы — обычная реакция на любимый голос. Если у вас похожие отношения с мамулей, вы меня поймете.
— Я твоего отца пристрелю! Ты у него единственная наследница, надеюсь, не выкинешь родную мать на улицу?
Мамулин голос дерет перепонки.
— Может, для начала поздороваешься, божья коровка?
Я называю мамулю божьей коровкой, потому что в ней всего четыре фута десять дюймов роста, и она продолжает усыхать. Мамуля, впрочем, никогда не позволяла моим выпадам портить себе кровь.
— На этот раз все серьезно. Твой отец ничего не выбрасывает, хранит всякий хлам. Весь дом завален запчастями от газонокосилок Соседи уже жалуются. Они не потерпят грязи и шума, а Дороти Пауэлл говорит, что от отцовой мастерской только грязь и шум.
— Не волнуйся, мама, тебя из дома не вышвырнут. Это ведь твой дом. Они права не имеют.
Я говорю уверенно, хотя понятия не имею, как решаются подобные тяжбы. Мамуля считает, что кучка соседей сильнее, чем Господь Бог.
Наверное, это убеждение уходит корнями в желание подчиняться и мечту бесконечно лобызать хоть чью-нибудь задницу, типичные для женщин дофеминистской эпохи. Не знаю. Не понимаю. Остается только повторять: хвала Господу, что я унаследовала не слишком много мамулиных генов.
— У меня от всего этого бессонница. Я теперь выпиваю только две чашки кофе в день.
— А курить ты, случайно, не бросила?
— Представители моего поколения считают, что женщина с сигаретой выглядит изысканно.
Конец этой великолепной фразы тонет в мамулином кашле.
Я знаю, что курение вызывает рак легких, сокращает жизнь, а значит, может приблизить меня к геенне огненной. То есть курить — плохо. Но сейчас речь о моей матери, поэтому я только пожимаю плечами и рассматриваю свои туфли. Не сходить ли в салон красоты? Пожалуй, мне сейчас не повредит обертывание с экстрактом из лепестков розы.
— Только в папу не стреляй, ладно? — говорю я в трубку, а сама делаю пометку в календаре.
— Ох, не знаю! Мне нужно от него отдохнуть, а то я за себя не ручаюсь. Вообрази, твой отец постоянно куда-то ездит на автобусе.
— Но ведь врач не советует ему водить машину.
— А мне плевать. Еще он постоянно якшается с какими-то стариканами.
— Тебя, мама, тоже девушкой не назовешь.
— Женщине столько лет, на сколько она себя чувствует.
— Ну вот ты уже рассуждаешь спокойнее. Молодец, мама.
— Я к тебе приеду.
Срабатывает условный рефлекс — я вешаю трубку.
Мамуля тут же перезванивает:
— Ты что трубку бросаешь? Не хочешь с матерью разговаривать?
— Извини, мама, это что-то на линии, — вру я.
Одним обертыванием из розовых лепестков не отделаешься — придется и на массаж сходить. Да, обязательно схожу на массаж.
— Я уже еду. Прохожу регистрацию в аэропорту.
— Мама, ты же боишься летать!
— Ничего, потерплю. Я запаслась успокоительным.
— Ты же не любишь Нью-Йорк! Ты же сама говорила, что лучшее место на земле для тебя — Флорида!
— Я скучаю по нашему старому дому. И хочу встретиться с Эстель Мойерс. Вот бы мы оторвались!
— А разве Эстель Мойерс не умерла?
— Нет, конечно. Это Стелла Майерсон умерла.
— Ладно, раз ты все равно уже едешь, я забронирую номер в «Уолдорфе».
— Не беспокойся. Я поживу у тебя. Ты вот ушла от Марва, и теперь тебе небось одиноко, да?
— Мама, это Марв меня бросил.
— Каждой девочке, даже взрослой, нужна мама.
А вот интересно, где эта мама была, когда девочка разводилась? Еще интереснее: где была мама, когда девочка выходила за кобеля Марва? Эти вопросы я не решаюсь задать вслух, зато раздраженно говорю:
