Диана Блейн - Неторопливая игра
— У всего есть своя причина, голубушка моя, - тихо ответил Николас. — Но пока я ее еще не выяснил. Просто сочти, что это судьба, и начни вес сначала.
— Как я могу начать сначала? — взвизгнула Кина. - С какого начала? Откуда?
— Прежде всего успокойся.
— Обними меня покрепче, — прошептала она.
— Еще чуть-чуть крепче, и у меня треснут ребра, с улыбкой шепнул он в ответ.
Поднявшись на ноги, он обнял ее, и Кина прильнула к нему всем телом.
— Ох, Ник, как хорошо, что ты здесь! — проговорила она.
— Когда ты сегодня утром уходила из дома, ты думала иначе, — напомнил он.
— Не надо, — с мольбой прошептала Кина. — Не будем ссориться. Мне сейчас не до этого.
Николас принялся легонько раскачивать ее из стороны в сторону.
— Что же тебя не устраивает в моих женщинах, Кина? — спросил он. — Ты уже не в первый раз позволяешь себе на их счет довольно бесцеремонные высказывания.
Тема беседы становилась скользкой. Кина пожала плечами.
- Да ну? Неужели? Это происходит как-то само собой.
- Возможно, ты это делаешь невольно, — допусти Николас,
Кина взглянула ему в глаза сквозь пелену слез, и ей показалось, что она видит его впервые. Взгляд ее скользнул по мужественному лицу, по прямому носу, глубоко посаженным темным глазам, чувственному изгибу рта, мощному подбородку... А затем она внезапно встретилась с ним взглядом. И ее словно окатило теплой волной.
- У тебя дрожат колени, — негромко заметил Николас.
Так оно и было. Кина чувствовала, что ноги почти не слушаются ее и стали словно ватные, но объяснить Николасу, что с ней происходит, она не' могла.
- Ты с ним целовалась? — внезапно спросил он, сурово прищурив глаза;
Кина кивнула, не отрывая от него глаз. Взгляд Николаса задержался на ее полураскрытых губах.
— Тебе было хорошо? — продолжал расспрашивать он.
— Мне было приятно, — поправила она.
— А когда я тебя целую, тебе тоже... приятно? — прошептал он, наклоняясь к ее лицу.
— Но, Ник... пожар... — слабо возразила она.
- Когда у людей случаются несчастья, они всегда делают глупости, голубушка, — пробормотал Николас, прижимаясь губами к розовым лепесткам ее рта. — Разве ты не знаешь? Обними-ка меня покрепче.
Кина повиновалась без единого слова, приоткрыв рот в ожидании поцелуя. Дрожь наслаждения пробежала по ее телу, и Кина невольно застонала.
— Настоящий вулкан, — шепнул Николас. — Боже мой, ты вся дрожишь, стоит только прикоснуться к твоим губам! Ты меня чувствуешь, Кина? Чувствуешь это возбуждение? С ним у тебя тоже так? Способен ли он на такую страсть?
Ногти Кины бешено царапали мускулистую спину, она прижималась к Николасу, наслаждаясь прикосновением его горячего тела, крепких, как сталь, мышц. Она едва слышала его слова. Губы ее жадно требовали новых, еще более страстных поцелуев.
Николас неторопливо провел ладонями по ее бокам.
— Отвечай же, — проговорил он.
— Я схожу с ума, когда ты меня целуешь, — прерывисто прошептала Кина, не отрывая глаз от его твердых, четко вылепленных губ. — Не останавливайся, Ник.
— Сейчас — или никогда, лисичка моя, — отозвался Николас, прижимаясь к ее губам.
Затем он со вздохом поднял голову. В глазах его бушевал ураган, он с трудом переводил дыхание. Кина прикоснулась к мягкой ткани красной рубашки.
- Ник!
— Я же не могу взять тебя прямо здесь, на полу, — шепнул он с озорным блеском в глазах.
Кина залилась краской и уткнулась лицом ему в грудь.
— Дело прежде всего, малышка, — напомнил Николас. — Сегодня я должен лететь в Нью-Йорк. Ты можешь отправиться со мной, в моем самолете.
— У тебя и самолет здесь? — удивленно спросила Кина.
— Где, черт побери, «здесь»? В розовом саду за домом? — со смехом отозвался Николас: — Утром я велел Марку Сигарсу доставить его в местный аэропорт. Он уже ждет.
— Тогда я, пожалуй, начну собирать вещи, — проговорила Кина. Она боялась возвращения в Нью-Йорк, боялась увидеть свой элегантный офис черным и обугленным, своими глазами убедиться, что от роскошных тканей остался только пепел. — Ник, хоть что-нибудь спасли?
— Энн успела схватить лишь несколько эскизов, прежде чем загорелись занавески, — ответил он. — И несколько образцов. К тому времени как приехали пожарные, было уже слишком поздно. Они сумели не допустить огонь в остальную часть здания, но твой офис и раскроечная вместе со всей тканью сгорели.
Кина кивнула. Должно быть, именно так чувствуют себя люди, лишившиеся чего-то привычного и очень важного, например руки, — в душе ее появилась странная, щемящая пустота. Но эта «рука», которую она потеряла, была ее средством к существованию, и нужно было найти какой-то способ возместить ущерб. Славу Богу, она все еще может рассчитывать на Николаса. Она беспомощно взглянула на него.
— Давай собирайся, — сказал он, легонько подталкивая ее к двери. — Все будет в порядке, поверь мне.
— Разве я когда-нибудь тебе не верила? — мягко спросила Кина.
Николас кивнул.
— Бывало, — сухо заметил он, и она опустила глаза, а затем выбежала за дверь.
Два часа спустя они уже летели в Нью-Йорк в личном самолете Николаса. Кина сидела тихо, погруженная в свои невеселые раздумья и не выпуская из рук большую теплую ладонь Николаса. Он, очевидно, считал это совершенно естественным, поскольку не сделал ни единой попытки высвободить руку, даже когда курил или пил кофе. Время от времени он слегка поглаживал ее кисть. «Забавно, — мелькнуло в голове Кины, — а ведь, казалось, ему не должно нравиться, когда женщина за него цепляется».
— Надеюсь, Мэнди справится, — проговорила она. — Жаль, что пришлось оставить ее одну.
— К тому времени как ты вернешься, она уже все организует, — отозвался Николас.
— Я знаю. — Она опустила голову на его широкое плечо. — Ох, Ник, как я рада, что ты со мной! Одна я бы просто не выдержала.
— Мне нравится заботиться о вас, мисс Независимость, — пробормотал он, уткнувшись губами в её волосы. — Когда вы мне это позволяете. Очень жаль, Кина, что ты мне не сообщила о смерти твоего отца.
— Ты был занят, — вздохнула она.
— Я не бываю занят, когда ты во мне нуждаешься, — возразил Николас. — Может быть, тебе записать это в свой блокнот и перечитывать не реже двух раз в неделю?
Кина улыбнулась:
— Я постараюсь запомнить. — Она приподняла голову и заглянула ему в лицо. — Ник, почему ты так добр ко мне? — серьезно спросила она. — Так было всегда — и это не потому, что ты относишься ко мне как к дочери, и не потому, что хочешь меня как женщину.
