Джудит Гулд - Вспышка. Книга первая
– Ты очень напряжен.
– А чего ты ожидала? – спросил он голосом, полным тихой горечи.
Сенда в удивлении отпрянула от него.
– Что произошло, Шмария? – тихо, чтобы не разбудить ребенка, спросила она. – Разве ты не рад, что я пришла? Теперь остаток ночи принадлежит нам двоим.
– Весь день я тебя почти не видел.
– Мне надо было все повторить, чтобы как следует запомнить. Ты ведь знал это.
Он резко повернулся к ней лицом. Ее поразила ярость, сверкавшая в глубине его прищуренных глаз, которую не могли скрыть ни тусклый свет, ни кажущаяся сдержанность лица. Нескончаемо долгое мгновение они пристально смотрели друг на друга. Затем он снова отвернулся к окну.
– Эта безумная идея с выступлением ударила тебе в голову, – грубо сказал Шмария. – Так же как эта вопиющая роскошь. Полагаю, помещения для прислуги недостаточно хороши для тебя? Поэтому ты провела в этом театре весь день и половину ночи.
Она изумленно уставилась на его спину.
– Но… ты ведь сам согласился, чтобы мы завтра выступили здесь. И нам нужна эта работа. – Она снова придвинулась и потянулась к нему рукой, но, опередив ее, он резко отпрянул в сторону. Затем шагнул в глубь комнаты.
В глазах Сенды застыла обида.
– Шмария. – Слезы застилали ее глаза. – Что случилось? Какая кошка пробежала между нами?
– Ничего. – Он засунул руки в карманы брюк и уставился в пол. – Наверное, я просто чувствую себя здесь как в клетке. За нами все время следят. Ходят по пятам, как будто мы мелкие воришки. Может быть, мне просто нужен свежий воздух.
Сенда пристально посмотрела на него. Затем тихонько вздохнула.
– Ты уверен, что это все? – с сомнением спросила она. – Просто чувство, что тебя заперли?
– А что еще это может быть?
Полный ненависти взгляд превратил лицо Шмарии в уродливую маску. Сенда была изумлена и подавлена его неистовой реакцией. До недавних пор, если только она не заговаривала о его политической деятельности, он всегда был сердечным и любящим другом.
– Если это так важно для тебя, мы можем уехать отсюда прямо сейчас, – тихо сказала она. – Ни одно выступление не стоит твоего несчастного вида. Мы слишком любим друг друга.
– Давай, ты будешь делать то, что должна, – холодно проговорил он, – а я буду делать то, что должен я.
– Не надо ссориться, Шмария, – мягко попросила Сенда, отчаянно вцепившись в его рукав. В глубине души у нее все еще тлел огонек то ли полунадежды, то ли полубезумия. – Давай займемся любовью! Давай не будем спорить из-за пустяков и… вспомним прошлое. – Она помолчала и, понизив голос, добавила: – Если не ради нас, то хотя бы ради Тамары.
Шмария с безучастным видом смотрел на нее, а она, поддавшись внезапному порыву, потянулась к нему и обняла за шею. Встав на цыпочки и закрыв глаза, Сенда поцеловала его, ища языком его язык, но ее губы коснулись рта, казалось, высеченного из камня, такого же холодного и безжизненного, как у тех несчетных статуй, что выстроились вдоль бесконечных дворцовых коридоров.
Тяжело вздохнув, в каком-то оцепенении она подошла к окну и раздвинула шторы. Снегопад усилился, но Сенда ничего не замечала. Одинокая слеза оставила влажный след на ее щеке; за ней последовала вторая, потом третья. Сколько месяцев прошло с тех пор, как они со Шмарией последний раз любили друг друга? С тех пор как он сжимал ее в пламенных объятиях и целовал ее, страстно стремясь к удовлетворению, которое могло родиться лишь из бездонного колодца их обоюдных желаний? С болью в сердце она начинала понимать, что колодец пересох, во всяком случае, с его стороны.
Все это – следствие недоразумения. Все это – потому, что он решил, что она предала их веру, а значит, и его самого.
Сенда беззвучно плакала. Как сильно все переменилось! Как мало Шмария понимал ее. То, что она сделала, она сделала не потому, что хотела причинить ему боль, а просто для того, чтобы облегчить им всем жизнь. В России евреи считались отверженными только из-за религии. Переход в русскую православную веру мог открыть двери любому еврею даже в высшее общество, и многие из них таким образом добились завидного положения в самых высших кругах царской России. И потому четыре месяца тому назад, для того чтобы защитить себя и особенно Тамару, Сенда перешла в православие. Во время их странствий она встречала и других честолюбивых актрис, которые поступили точно так же и рассказали ей обо всем.
Ее заботила лишь их безопасность, вопрос о социальном статусе никогда не приходил ей в голову. Воспоминания о погроме были еще слишком свежи. Сколько раз она видела его в кошмарных снах и просыпалась в холодном поту. Наверное, Шмария смог бы понять ее, если бы она, несмотря на его яростные возражения, приняла православие сама, но она окрестила и Тамару. Он воспринял это как личное оскорбление, оскорбление всего, что было свято для него. Сенда же руководствовалась в своих поступках лишь практической необходимостью, желанием застраховать на будущее свою жизнь и жизнь своей дочери.
Сейчас ее мучил только один вопрос: найдет ли когда-нибудь Шмария в себе силы простить ее? Сможет ли он когда-нибудь смириться с тем, что считал преступлением против их веры, их религии, и любить ее как прежде? Так же сильно, как она продолжала любить его.
Эти мысли кружились в ее мозгу так же стремительно, как снежинки за окном.
Слезы туманили взор, но не собственные рыдания вывели ее из забытья. Она быстро подошла к детской кроватке. В маленькой комнатке вновь стало холодно. Огонь погас. Тамара зашлась в плаче. Холод и голод разбудили ее. А может быть, подумала Сенда, малютка даже в глубоком сне чувствовала, что что-то случилось, и так же сильно, как и она сама, нуждалась в утешении?
И только тут Сенда обнаружила, что Шмарии в комнате больше нет. Поглощенная своими переживаниями, она не заметила, как он ушел. Ужас опутал ее ледяными щупальцами, зародив в душе новые страхи. Где Шмария? Куда он ушел? И, ради всего святого, что он задумал?
«О Господи, – молча взмолилась Сенда, – пусть он делает все, что считает нужным, только бы это не повредило Тамаре».
Казалось, прошла вечность, прежде чем охранник вразвалку просеменил в дальний угол узкого коридора, отвернулся и закурил папиросу. Шмария воспользовался удобным моментом. Бесшумно прикрыв за собой дверь, он скользнул вниз по лестнице на первый этаж. Остаться незамеченным оказалось нелегким делом. Пока супруги Даниловы спали, какая-то часть прислуги усердно готовилась к предстоящему празднику. Добравшись до парадных покоев на первом этаже, он подумал, что ему, пожалуй, удалось никому не попасться на глаза.
Полы в безлюдных коридорах и гостиных являли собой шедевр искусства их создателей: превосходный инкрустированный паркет был отполирован до зеркального блеска. Несмотря на тепло, излучаемое изразцовыми печами и паровыми радиаторами, Шмария, у которого на ногах не было ничего, кроме носков, чувствовал, как деревянные узоры источают безжалостный холод. Держа ботинки в руках, он на цыпочках бесшумно перебегал от одной темной ниши к другой, прижимаясь к ледяным статуям при каждом отдаленном звуке. В конце концов, проскользнув за два ряда тяжелых портьер, он отодвинул щеколду, запиравшую высокую створчатую дверь из граненого стекла в одной из великолепных гостиных, вышел наружу и затворил ее за собой, заклинив большой щепкой, чтобы можно было открыть на обратном пути. Затем обулся при тусклом желтом свете, льющемся из окна на втором этаже.
