Файона Гибсон - Одиночество вдвоем
— Простите меня, — сказала я, немного ее испугав, — не могли бы вы присмотреть за моим ребенком, пока я переоденусь.
— О какой прелестный ребенок, — с умилением проговорила она. — Я люблю детей, переодевайтесь, с ним все будет в порядке.
Я бросилась к раздевалке и мигом сняла свой кардиган и майку. Верхняя пуговица кардигана, которую я забыла расстегнуть, оторвалась и закатилась в щель соседней кабины. Я встала на колени на кафель, забыв, что я еще в джинсах, которые, конечно же, сразу промокли по самые щиколотки. Пуговица закатилась за перегородку следующей кабинки и оказалась вне досягаемости. Это не имеет значения, но мой мягкий розовый кардиган пока что единственный предмет одежды, которому удалось избежать испражнений ребенка. Невероятно, но в этом темно-розовом цвете у меня не такой обессиленный вид. Благородный вид кардигана создает моментальное впечатление, что его владелец здоров телом и душой, проспал восемь часов кряду и, конечно, каждый вечер предается разнообразным сексуальным наслаждениям.
Без этой верхней пуговицы кардиган не тот, что прежде.
Я просунула руку под перегородку. Пуговица валялась в луже. Едва мои пальцы приняли форму клешни, чтобы схватить пуговицу, как большая ступня сильно наступила на мою ладонь.
— Вы что? — послышался мужской голос.
— Я просто хотела поднять тут кое-что.
— Тут ничего нет, — снова произнес он после паузы.
— Есть. Пуговица.
— Я ничего не вижу.
— Она очень маленькая. Перламутровая. Около большого пальца вашей ноги.
Я посмотрела под перегородку и увидела, как у огромной ступни с длинными шишковатыми, покрытыми черными волосами пальцами, оказалась рука, которая осторожно извлекла пуговицу из лужи.
В общей раздевалке девушка с синяками, которые она тщательно закрасила, теперь качала Бена вверх и вниз перед зеркалом. Всякий раз при виде своего отражения в зеркале он радостно визжал.
Из кабинки вышел мужчина шести футов ростом в плотно облегающих плавках и посмотрел на мой растянутый купальник для беременных. Мои груди висели как мешки для льда.
— Вот ваша пуговица, — сказал Рональд.
Узнал ли он меня? Прошло восемнадцать месяцев с того дня, когда мы ездили за город.
— Спасибо. Вы меня не помните, да?
— Я вас откуда-то знаю, — сказал он осторожно.
— Загородная поездка к вашему дяде в Девон. Мы немного поссорились, — напомнила я ему.
Его левый глаз нервно задергался.
— Вы изменились.
— Да, я родила ребенка.
От неожиданности у него вытянулось лицо. Из душевой вышла крепкая девушка в серебристом купальнике с открытыми боками:
— Привет, — сказала она, уставившись на мою грудь.
— Гэбс, когда-то мы с ней были знакомы, — сказал Рональд.
Острые соски гордо торчали из ее купальника. У Рональда перехватило дыхание, и он с трудом произнес: «Это Габриэлла, Гэбс, это… Нэнси».
Продавщица, когда мы пытались войти, пристально посмотрела на грязную детскую коляску и потрепанную мать. Элайза с интересом наблюдала, как я пыталась протаранить стеклянную тонированную дверь.
— Вы что, не видите дверь? — спросила продавщица.
Интересно, подумала я, как бы мне работалось в этом универмаге. Естественно, необходимо поддерживать высокий стандарт внешнего вида, с половины шестого утра заниматься приведением кожи в порядок. Но кроме того, чтобы добиться сногсшибательной внешности таким скучным образом и недовольно морщиться, когда любой, весящий свыше семидесяти килограммов, пытается войти в ваш магазин, к этому мало что можно добавить.
— Могу я помочь? — спросила она, видимо считая, что я нагрянула сюда по ошибке и мне нужен кооперативный магазин.
— Я просто смотрю.
Элайза выбрала серовато-зеленые предметы одежды, уныло висевшие на вешалках. Вещи были отвратительными, но выглядели довольно дорогостоящими.
— Привет, Синди, — произнесла она.
— О, дорогая, я не заметила тебя. Ищешь что-нибудь необычное?
— Для моей подруги, она — мама, — объяснила Элайза, что было совершенно излишне, так как детская коляска бросалась в глаза в помещении магазина, как автопогрузчик.
— Она миленькая, — произнесла Синди вежливо.
— Ей хочется чего-нибудь такого, что заставило бы ее почувствовать себя лучше. Не так ли, Нина?
Синди ободряюще улыбнулась, как будто ей предложили немедленно сделать укол.
— Мне помнится, у меня должна быть дисконтная карта, — с присвистом произнесла Элайза. Я посмотрела бирку на затянутом паутиной черном свитере. — Тебе это не нужно. Сама ты никогда не купишь ничего приличного и тем более не начнешь с черного старомодного свитера.
Синди попыталась примерить на себя серое шелковое платье, не снимая его с вешалки.
— Ты все так же прекрасно выглядишь. И нет необходимости носить гетры только потому, что ты мама, — добавила Элайза.
— У меня нет никаких гетр, — ответила я. Но уже слишком поздно. Ее активность приводит в действие мои слезные железы. Я стала рассматривать шелковое кремовое платье, отороченное кружевами под старину.
— И это тебе не нужно. Ты выглядела бы слишком худой в кремовом цвете. Даже я не стала бы это надевать, — фыркнула Элайза.
— Ты бы смогла. Так здорово выглядишь, такая загорелая. Где ты была?
— На острове Маврикий, — произнесла Элайза. Она поведала мне о своей последней поездке, во время которой перед ней стояла непреодолимая задача сделать фотосъемку девяти бикини за трехдневный период. Так что у нее практически не оставалось времени, чтобы подобрать всякие прелестные штучки, продающиеся на пляжах в курортных зонах. И все же это не помешало ей подвергнуть себя любопытному массажу с помощью горячих камней, которые укладывали на ее обнаженную задницу.
— Вот, вот и вот, — сказала она, набирая одежду с разными оттенками грязи.
— Мне не нравится бежевый цвет.
— Это не беж. Это желтовато-коричневый цвет. И откуда ты можешь знать, нравится тебе это или нет, ведь ты никогда такое не носила.
Я тотчас узнала в Элайзе мать: «Как ты можешь говорить, что ты не любишь анчоусы? Ты же их никогда не пробовала».
— Может быть, мне стоит взять что-нибудь поярче?
— Она совсем непрактичная. Вытащила меня из кафе. Панически заявила, что хочет пройтись по магазинам, хотя совершенно не способна сдерживать собственные эмоции. Сказала, что не может принять решение. Расстроилась из-за пуговицы, которая отвалилась от ее допотопного кардигана, — сказала Элайза Синди.
Элайза не заметила тонкую влажную струю, текущую по моей щеке. Я сжала веки, пытаясь втянуть струйку обратно. Она держала перед собой длинное, узкое, древесного цвета платье, которое выглядело, как труба корабля.
