Нэнси Прайс - Женщина ночи
Ознакомившись с меню в Швейцарском центре, она со свернутыми в трубочку репродукциями спустилась вниз, в ресторан, но прежде чем войти в зал, зашла в туалет.
Здесь никого не оказалось, кроме женщины за маленьким столиком у двери.
Она читала книгу, но сразу вскочила на ноги, как только увидела Мэри.
– Что вы читаете? – улыбнулась Мэри и увидела, что это был поэтический сборник Неруды.
– Это – Неруда, – сказала женщина.
– И вы можете читать его на испанском?
– Я не очень хорошо знаю английский, – ответила женщина, протирая туалетное сиденье и держа дверь открытой, пока Мэри входила в кабинку.
Мэри еще раз улыбнулась ей и закрыла за собой дверь. Когда она вышла и подошла к раковине, то увидела, что у крана отсутствует вентиль.
– Вот здесь на полу, под ногами, педаль, которую надо нажать, – сказала женщина и нажала педаль. Из крана пошла вода.
– Спасибо, – сказала Мэри.
Женщина смотрела, как Мэри моет руки. Затем Мэри достала маленькую пластиковую расческу, пудру, помаду и стала приводить себя в порядок перед зеркалом.
– Вы приехали из Испании? – спросила она женщину.
– Здесь нет окон, – ответила женщина. – Это плохо. Я скучаю по солнцу Испании.
– Да, – сказала Мэри. – Я из Америки. Я тоже далеко от дома и от своих детей.
– Детей? – Лицо женщины засветилось улыбкой. – У вас есть дети? У меня тоже есть дети.
– Скоро мы опять увидим своих детей.
– Да, – согласилась женщина и еще раз просияла, когда Мэри положила ей на блюдечко пятьдесят пенсов и попрощалась с ней.
В зале ресторана Мэри села за маленький столик и сделала заказ. Потягивая из бокала вкусное вино, она вспомнила женщину в дамской комнате и то, как засветились ее глаза, когда они заговорили о детях. Мэри посмотрела на бокал с вином – оно так же искрилось и сверкало, как и глаза испанской женщины, как и ее глаза.
ГЛАВА 11
Утром Мэри проснулась в своей кровати, открыла глаза, зевнула и с удовольствием потянулась. Она хорошо выспалась – никто не будил ее, ничто не мешало спать. Кровать Рэндела была аккуратно застелена. Мэри обвела спальню глазами и вспомнила вчерашний спектакль – «Сказки Гофмана»: костюмы, музыка, танцы и устремленные на сцену взгляды зрителей. Никому не было дела, когда она вернется домой и придет ли вообще. Мэри громко рассмеялась.
В гостиной, ванной комнате и на кухне царил образцовый порядок. Дом словно ждал ее пробуждения, погруженный в неяркий свет облачного лондонского утра. Кто-то другой накормит Рэндела. Она может спокойно одеться, приготовить хороший завтрак и под звуки музыки радио съесть его, наслаждаясь тишиной и покоем, в своей лондонской квартире.
Мэри вымыла посуду и прошлась по комнатам, думая о том, что впервые в жизни она находится в своей квартире, где все вещи до тех пор останутся на своем месте, пока она не пожелает передвинуть или убрать какую-либо из них. Мэри остановилась в дверях спальни и с удовлетворением отметила про себя, что она очень аккуратная женщина. «Да, скорее всего, это так», – согласилась она вслух сама с собой.
Неожиданно она рассмеялась. Все прекрасно – она украсит комнату комнатными растениями, станет выращивать цветы… А еще она отправится на Портобелло-Роуд и купит красивый бокал из тонкого хрупкого стекла старинной работы, изысканную фарфоровую тарелку, красивое блюдце и чашку.
Потом она вспомнила про репродукции, которые купила вчера. Она нашла их, свернутые трубочкой, и развернула на чистом столе в гостиной. «Танец в Бужевале» Ренуара и «Антиб» Моне.
Репродукция Ренуара была похожа на взрыв лилово-багровых красок, праздничных, чувственных и печальных. Ее руки окрасились в розовый цвет, когда она разглаживала ее на столе. Эту репродукцию Мэри повесила на стену в спальной комнате.
Дерево Моне создавало совсем другое настроение. Мэри вспомнила Антиб, где они когда-то бывали с Рэнделом. Она прикрепила ее над столом в гостиной. На столе лежал ее новый роман, открытый на очередной главе. Вдоволь налюбовавшись картиной, Мэри взяла в руки рукопись и попыталась сосредоточиться.
Каждое утро, когда голова свежая, а тело полно энергии, она сможет заниматься своим романом. Никто не увидит ее. Никто не помешает. Она сможет спокойно и с удовольствием работать: раскладывать листы прямо на ковре или кровати, громко произносить слова и фразы, чтобы почувствовать и услышать их звучание.
Мэри смотрела на аккуратно исписанные листы. Она специально оставляла достаточно места между строчками, чтобы потом легко было править, вписывая слова в пропущенный интервал и зачеркивая ненужное. Она любила эти строчки, потому что каждое слово, каждая фраза были ее созданием, вышли из глубины ее сознания и души.
Она взяла рукопись в руки и крепко прижала к груди. Сейчас она более, чем когда-либо, ощутила, что ее романы стали неразрывной частью всего ее существа. Подобное чувство она испытывала к своим детям. Она их зачинала, долгие месяцы вынашивала, и наконец они появлялись на свет, навсегда оставаясь частицей ее самой, ее физическим продолжением. А романы становились ее духовным продолжением. И что самое забавное, точно так же, как и дети, носили имя Рэндела. И детей, и свои романы она беззаветно, по-матерински любила.
Воспоминания о вчерашнем спектакле в лондонском «Колизее» несколько оживили ее. Мэри находилась в великом театре, под сводами которого звучала великая музыка. Неожиданно ее пронзила мысль: ей необходим развод, тогда она будет свободна.
Мэри снова перелистала страницы нового романа, своего лучшего романа. Вполне возможно, что на его обложке будет написано: «Хозяин», роман Мэри Квин…если только она будет свободна.
Сейчас Рэндел находится в безопасности. Даже если время от времени с ним будут случаться подобные приступы болезни, он все равно будет восприниматься окружающими как профессор, как известный писатель. Даже если он никогда больше ничего не напишет, он сможет преподавать, пока не выйдет на пенсию.
А что она? В отличие от Рэндела у нее не было степени доктора философских наук, не было работы. Надеяться на алименты? Ведь даже если бы она имела деньги за свои книги, они все равно оставались бы случайным заработком.
Мэри вздохнула. На улице, за стеной разговаривали люди. Она взглянула на репродукцию Моне. Одинокое дерево стояло, изогнувшись над водой. Оно было все еще зеленое, у его основания плескалось нежно-голубое море, и все это растворялось в прозрачном осеннем воздухе.
У входной двери послышался шорох. Подойдя к ней, Мэри увидела просунутое под дверь письмо Бет.
«Октябрь, 17
