Изабель Миньер - Обыкновенная пара
Марион была слишком мала, когда ездила в Гваделупу, и, конечно же, ничего не помнит. Тесть с тещей обычно прилетают в метрополию несколько раз в год. Они сохранили за собой небольшую квартирку, и это избавляло нас от необходимости селить их у себя на долгие недели… Помню, как Беатрис говорила: «Бенжамен, я все равно не смогу жить с матерью под одной крышей, главное, не предлагай ей останавливаться у нас!» Как же она теперь перенесет совместное существование?
Беатрис объясняет, вдается в подробности, восклицает… Можно подумать, что рассказывает сказку.
Она избегает меня, избегает моего взгляда. Как будто меня нет. Но говорит все это именно для меня. «Вот увидишь, как нам там будет хорошо, тебе и возвращаться-то не захочется!» Я слушаю и расстраиваюсь.
А малышка заинтригована, она задает вопросы, ее глаза блестят. К концу ужина дело сделано: ребенок в восторге.
И уже у кроватки:
— Жалко, пап, что ты не хочешь ехать с нами…
Отвечаю, что не могу сейчас ехать, что я сейчас не в отпуске, иначе, конечно же, поехал бы с ней.
Помню, что, глядя на то, как Марион складывает ручки на подушке и пристраивает на них голову, я подумал: вот этот жест я никогда не забуду, он всегда будет стоять у меня перед глазами, я сохраню его навсегда и никто не сможет его у меня отнять.
Помню, потом мы выясняли отношения.
— Бенжамен, я приняла это решение, чтобы ты все обдумал. Ты поймешь, что такое одиночество. Это послужит тебе уроком: оценишь преимущества семейной жизни. И может быть, когда я вернусь, будешь по-другому вести себя со мной.
Я продолжал молчать, и она утратила свой учительский тон. Урок закончился.
— Скажи, что ты думаешь. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Помню, в тот момент во мне что-то произошло, как будто щелкнуло. Это не я ей отвечал, или, может быть, это говорило мое новое «я». Непривычное и для меня самого удивительное.
— Что я об этом думаю? Думаю, что это шантаж. Понимаю ли? Да, я понимаю, что ты мне мстишь.
— Бенжамен, как это мелко! Я в тебе разочарована! Да я же просто пытаюсь найти варианты, при которых мы бы стали… стали прежними. Чтобы нам было хорошо вместе…
Помню, как вслед за этим ее голос смягчился, она обняла меня за шею, потрепала по щеке и прошептала мне на ухо, как секрет, как признание в любви:
— Бенжамен, я хочу, чтобы мы любили друг друга. Хочу, чтобы мы были настоящей семейной парой.
Это было сильнее меня. Я высвободился, посмотрел на нее, и слова нашлись сами собой:
— Ты не хочешь, чтобы мы были семейной парой, ты хочешь мной командовать.
Я думал, что от потрясения она упадет в обморок. Она побледнела и стала озираться по сторонам так, будто потерялась и не понимает, где находится.
Потом пришла в себя.
— Объясни, пожалуйста, Бенжамен! Объясни!
Но я уже все сказал и устал.
Я пошел спать.
Помню, потом я слышал, что она плачет, но мне не хотелось ее утешать.
На следующий день они уехали. Я едва успел попрощаться с Марион.
Я вспоминаю…
Я вспоминаю все и рассказываю об этом подушке Беатрис. Однако подушка слушает равнодушно. И продолжает упрекать меня в одном и том же: «Видишь, что ты наделал! Довести до слез такую красивую женщину! И тебе не стыдно? Она такая чувствительная, такая хрупкая…»
Мне ясно, конечно, что подушка на стороне Беатрис, ведь это же ее подушка. Нет, ты все-таки выслушай меня, ведь я прав: она увезла Марион, она жестока по отношению ко мне, и если я не рыдаю по всякому поводу, это же не значит, что у меня нет чувств… Ты понимаешь?
Но эта глупая подушка упряма как ослица: я — злодей, Беатрис — жертва, и с этого ее не собьешь.
Повернувшись к своей подушке, единственной, кто мог меня понять, я призвал ее в свидетели и вдруг осознал, что говорю вслух. Сам с собой.
Я разговариваю сам с собой, как старый холостяк. Меня бросает в дрожь, и я умолкаю.
Только это ничего не меняет: тишина наполнена словами, которые я мысленно говорю себе.
Где она, Марион-марионетка? Вот она летит, вот она…
12
Рыбкины писи
Я хожу вокруг него, спрашивая взглядом: выполнять приказ или ослушаться? Телефон безучастен, у него нет мнения по этому поводу. «Тебе решать, я всего лишь предмет».
Приказ: «Ты нам не звони, я сама позвоню, ясно?»
Пока меня удостоили только одним звонком, одним и сверхлаконичным: «Мы дома, все в порядке». И голос был не тот, без которого я чахну.
Три дня без новостей от нее. Три дня без звонкого голоска моей дочурки. Три дня, и я все еще жду, все еще покоряюсь? Хватит!
Тон у тещи сухой, суше пустыни. Она напоминает мне о запрете: я не должен звонить, Беатрис категорически против. Я с ума схожу от беспокойства? Ну и что?! После того, как я поступил со своей женой, мне не на что жаловаться! Я сразу же сдаюсь, хорошо, хорошо, я только хотел поговорить с Марион, прошу вас, мадам.
— Бенжамен, это очень серьезно. Это крайне серьезно. Мужчина, не уважающий свою жену, не заслуживает такой женщины, как Беатрис.
Ах, так? Значит, с другой это допустимо? И есть женщины, которых можно не уважать, не испытывая при этом угрызений совести? Следует перечитать Декларацию прав человека, похоже, я не все понял.
— Бенжамен, я думала, вы порядочный человек. Я разочарована. Весьма разочарована.
— Я тоже.
— Что?
— Я тоже разочарован. В вас. И хочу поговорить с Марион.
— Если вы будете говорить со мной таким тоном…
— Значит, вы имеете право говорить мне все что угодно, хотя ничего не знаете, а я должен молчать?
— Я ничего не знаю?! Не смешите меня! Я все знаю, Бенжамен! Беатрис мне все рассказала. Все!
— Что все?
— Все! Я была просто в шоке! На вашем месте мне было бы стыдно. Как вы после этого можете смотреть на себя в зеркало?
— Вот как раз смотрю. Не слишком-то это сложно, можете сами попробовать… а трубку передайте Марион.
Тишина. Потом щелчок в ухе. Теща бросила трубку. Кажется, жутко разозлилась.
Снова набираю номер. Я готов набирать этот номер до тех пор, пока не услышу тоненький голосок. Я готов надоедать им днем и ночью. Но я дозвонюсь до Марион.
— Бенжамен, нам больше не о чем говорить!
— А я хочу говорить не с вами, а с Марион.
— Мне нужно разрешение Беатрис, но она вышла.
— Я отец Марион и хочу с ней поговорить!
— Перезвоните позже.
Вот те на! А как же запрет?
— Нет, я хочу поговорить с ней сейчас.
— Беатрис права, вы грубиян. Позвольте напомнить, что я ваша теща!
Надеюсь, что ненадолго…
Что? Кто пользуется моим мозгом, чтобы так думать? Наверное, я сам, больше вроде некому… Я растерялся. Я не заметил, как у меня появилась эта мысль, судя по всему, она сидела во мне уже давно, пришла не предупредив. Я так взволнован, что с трудом понимаю: стараясь казаться хамом, непочтительным, неприятным, я добился своего. И после этого они хотят, чтобы я был учтивым? Печальный урок.
