Ева Модиньяни - Корсар и роза
— Ну а как эти?
— Это просто чудо! — восторженно отозвалась девушка. — Теперь я увижу, как прекрасны розы.
— Вы взглянули на мир новыми глазами. Разве не так? — Аптекарь сиял от удовольствия.
— Это просто чудо, — повторила она.
— Ну, тогда давайте выберем оправу? — предложил владелец лавки.
Лена не поняла, что он имеет в виду.
— Делайте как знаете, — сказала она. — Я на все согласна.
— Выберем оправу посветлее, — решил он, внимательно глядя на нее. — С золотистым отливом, под цвет вашей кожи. Вам будет к лицу, вот увидите, — и он снял у нее с носа тяжелую металлическую конструкцию, с которой Лене теперь было жалко расставаться.
Девушка опять взглянула на таблицу, но та расплылась у нее перед глазами. И сам аптекарь, и его лавка вновь погрузились в привычный ей туман, который линзы чудесным образом рассеивали. Она зажала себе рот рукой, чтобы подавить невольный возглас удивления. В этих линзах заключалось какое-то волшебство, заставившее изменяться окружающий ее мир. Лена вспомнила о Спартаке и подумала, что он оказался прав: с этими стеклами она сможет видеть то же, что и все остальные.
— Долго мне придется ждать, пока мои очки будут готовы? — спросила она, осмелев.
— Гораздо меньше, чем вам кажется, — заверил ее аптекарь.
Поджидая возвращения священника, Лена так и осталась сидеть на скамье, прямая, неподвижная, натянутая, как струна. Она думала о том, что скоро выйдет из-под суровой и деспотичной опеки семьи Бальдини, и от всей души надеялась, что Мизерокки будут обращаться с ней хоть чуточку лучше.
Вспоминая Тоньино, Лена мысленно сравнила его со Спартаком. Наверное, пришло ей в голову, разница между ними такая же, как между Котиньолой и Равенной. Тоньино олицетворял надежность земли, крестьянского труда, смены времен года. Спартак походил на мечту, на большой город, омываемый бескрайним, таинственным морем. Теперь, когда она увидела Равенну, Лена поняла многое из того, о чем ей рассказывал Спартак и чего ей никогда не забыть.
Но жизнь так не похожа на мечту, а сама она должна сдержать данное слово. Ей придется выйти замуж за Тоньино. Однако мысль о длительной помолвке приводила ее в ужас. То, что для других девушек, влюбленных в своих женихов, было волнующим и трепетным ожиданием, для нее превратится в кошмар. Раз уж ей суждено выйти за него замуж, лучше сделать это поскорее. «Вырванный зуб уже не болит», — подумала Лена.
— А вот и ваши очки, — объявил хозяин лавки, заставив ее вздрогнуть от неожиданности.
Лена надела их. Очки были легкими, их приятно было ощущать на лице. «Значит, оправой называется этот светлый ободок вокруг стекол», — сказала она себе. Что ж, теперь она будет знать. Девушка взглянула на лицо торговца оптикой и увидела его всклокоченные, как пакля, волосы, рябую от оспы кожу, покрасневшие веки с реденькими ресницами и даже различила золотистые искорки в его голубых глазах. Впервые в жизни она видела чье-то лицо так ясно, не щурясь, не прилагая усилий, чтобы сфокусировать на нем взгляд.
— Посмотритесь в зеркало, — посоветовал он, указывая на небольшое зеркальце на подставке, стоявшее на прилавке.
Лена с изумлением вгляделась в зеркальную глубь. Она видела незнакомое лицо, видела женщину, в которой не узнавала самое себя: бархатистую кожу, гладкую и нежную, горящие огнем фиалковые глаза, полные, красиво очерченные губы.
— Это в самом деле я! — воскликнула она.
— Вы очень красивая девушка, — заметил аптекарь с искренним восхищением. — Но предупреждаю, у вас в деревне непременно отыщутся какие-нибудь остряки, которые не упустят возможности посмеяться над вами из-за этих очков. Такие умники всегда тут как тут. Они будут вас обзывать «четырехглазой», «очкастой» и отпускать другие шуточки в том же духе. Вы их не слушайте.
— И не подумаю. Мир так прекрасен, когда смотришь на него через очки, — ответила Лена. Впервые в жизни она чувствовала себя совершенно свободно и легко.
— Берегите их. Если вы их уроните, линзы разобьются. И тогда вам придется вернуться ко мне, чтобы их заменить, а это стоит денег. На первый раз я возьму с вас очень умеренную цену. Но не могу же я делать скидки каждый день.
— Я буду их беречь, не сомневайтесь, — улыбнулась девушка, оглядываясь по сторонам, чтобы рассмотреть лавку во всех деталях.
Она смогла разглядеть замысловато вьющиеся прожилки в древесине прилавка и обнаружила трещины в плитах пола. Потом подошла к витрине и выглянула наружу из-за тюлевой занавески. Лена увидела фасад старинного палаццо, где располагалась резиденция епископа, и башню, увенчанную громадными часами с круглым белым циферблатом. На нем выделялись черные ажурные стрелки и римские цифры.
— Сейчас четверть первого, — с гордостью отчеканила Лена, вспомнив о глупой жестокости своих родных, считавших ее придурковатой только потому, что она якобы не умела определить время на часах колокольни.
Тут она заметила дона Паландрану, пересекавшего улицу в своей длинной, развевающейся черной сутане.
Для Лены этот день стал первым в ее новой жизни. Другие признаки перемен ей предстояло заметить много позже, но она уже шла семимильными шагами по дороге, ведущей далеко-далеко.
Глава 2
Лена вышла замуж в июле. Свадебный обед устроили во дворе дома Бальдини. Труды женщин, несколько дней готовивших праздничное угощение, не пропали даром: обед удался на славу. Все соседи одолжили на празднество сковороды, кастрюли, посуду и столовые приборы для многочисленных приглашенных.
Месяц назад Пьетро перебрал весь арсенал известных ему ругательств, когда пришлось заплатить за очки для Лены, теперь же он, не моргнув глазом, выложил деньги на свадебный пир.
Стол был богатым: зелень цикория, тушенная с копченой грудинкой, свиная колбаса и ребрышки, клецки из пшеничной муки, целая гора вареников, рагу, жаркое, мясное ассорти, испеченное на углях и на решетке. Много было и сладостей: традиционный соус «савор» из диких груш и айвы, сваренных в молодом вине, «английский десерт» из савойских бисквитов, пропитанных ярко-красным приторно-сладким ликером «Алькермес» и покрытых ванильным кремом, жареные пирожки с повидлом, истекающие соком красные арбузы и чудесные, ароматные дыни. Все это пиршественное великолепие венчали громадные оплетенные бутыли «Санджовезе» и «Альбаны»[8], а также бутылки орехового ликера, граппы[9] и анисовой. Чтобы все приглашенные могли уместиться за столом, пришлось снять двери с петель и уложить на козлы, покрыв их белоснежными простынями вместо скатертей.
