Хербьерг Вассму - Книга Дины
Иаков был в саду. Он тоже увидел Дину. Ощутил ее запах, долетевший до него сквозь солнце, ветер и тихий шорох молодой листвы. От дразнящих мурашек, пробежавших по всему телу, и беспомощного изумления Иакову стало трудно дышать.
Нильс вместе с приказчиком из лавки поплыли на лодке к пароходу, чтобы принять там товар. Нильс запрещал лодкам с соседних усадеб «мешать движению», как он выражался. Другое дело, если движению мешал он сам.
Поэтому, когда пароход прибывал в Рейнснес, там бывало меньше переполоха и веселья, чем в других местах.
Иаков не вмешивался в отношения Нильса с молодежью из соседних усадеб и арендаторских хозяйств. Он понимал, что запрет Нильса плавать на лодках по фьорду в день прибытия парохода способствовал тому, что люди собирались на причалах Рейнснеса и в лавке, чтобы узнать, кто прибыл с пароходом и что на нем привезли. А это обеспечивало Рейнснесу и рабочую силу, и лишний доход.
В тот день сгружать было почти нечего — несколько мешков сахара для лавки да два ящика с книгами для матушки Карен. Последним по трапу спустился странный человек, который вознамерился стоять в лодке, словно на полу в гостиной. На секунду лодка угрожающе накренилась.
Однако Нильс внушил приезжему, что он должен сесть, — иначе им не доставить сахар на берег сухим.
Человек оказался орнитологом из Лондона, которому рекомендовали посетить Рейнснес.
— Пароход как будто выплюнул этих людей, правда? — удивленно сказала Дина.
Матушка Карен поднялась в залу, чтобы ускорить одевание Дины, — ей следовало спуститься вниз и встретить гостя.
— Иаков, наверное, говорил тебе, что мы держим постоялый двор? — терпеливо спросила матушка Карен.
— Мы с Иаковом не говорим о таких вещах. Матушка Карен вздохнула, она поняла, что Дина еще не готова для своей роли.
— После обеда ты могла бы сыграть что-нибудь для этого английского профессора, — сказала она.
— Может быть, — равнодушно бросила Дина, пытаясь застегнуть пуговицы на платье.
Матушка Карен хотела помочь ей. Но Дина отпрянула, словно в нее бросили горящую головешку.
— Нам надо с тобой договориться и разделить обязанности по дому, — сказала матушка Карен, не позволив себе заметить движение Дины.
— Какие еще обязанности?
— Ну, это зависит от того, что ты делала дома.
— Я помогала Фоме в конюшне.
— Ну а по дому?
— Там заправляла Дагни. Они помолчали.
— Хочешь сказать, что тебя не учили вести хозяйство? — Матушка Карен попыталась скрыть свою тревогу.
— Нет, у нас для этого было много народу. Матушка Карен потерла лоб и направилась к двери.
— Тогда, милая Дина, начнем с малого, — дружелюбно сказала она.
— С чего же?
— Ты будешь играть для гостей. Умение играть на каком-нибудь инструменте — великий дар.
Дина быстро снова подошла к окну.
— Пароход часто сюда приходит? — спросила она, глядя вслед удалявшемуся черному дыму.
— Не очень, каждую третью неделю, примерно так. В летнюю пору он ходит регулярно.
— Я хочу съездить на нем куда-нибудь! — сказала Дина.
— Сперва тебе следует научиться вести дом и исполнять обязанности хозяйки, а уж потом можно ездить и на пароходе! — Голос матушки Карен звучал уже не так мягко.
— Я буду делать то, что мне хочется! — заявила Дина и закрыла окно.
Матушка Карен застыла в дверях.
Зрачки у нее сузились.
Так с ней не разговаривал еще никто. Но у нее был богатый жизненный опыт, и она промолчала.
Между старой и молодой женщинами был заключен своего рода договор — после обеда Дина играла на виолончели для гостя и всех обитателей дома.
Матушка Карен объявила, что они собираются купить пианино. Дина сможет развивать свой талант в Рейнснесе не хуже, чем в усадьбе у ленсмана.
Нильс поднял голову и сказал, что такой инструмент стоит целое состояние.
— Карбасы тоже, — невозмутимо заметила матушка Карен и повернулась к гостю, чтобы перевести ему на английский последнюю реплику.
На англичанина произвели большое впечатление и цены на карбасы, и Динина музыка.
Юхан бродил по саду со своими книгами, перетянутыми ремешком. В теплые дни он читал и мечтал в беседке. Дину Юхан боялся пуще чумы.
Он унаследовал от Ингеборг узкое лицо. А также квадратный подбородок и цвет глаз, менявшийся в зависимости от цвета неба и моря. У него были гладкие темные волосы, темные, как у Иакова, и гладкие, как у Ингеборг. Он был худой, походка у него была расхлябанная, и он хорошо рисовал.
— У Юхана самое главное — голова, — говорил Иаков о сыне с нескрываемой гордостью.
У молодого человека не было никаких желаний, кроме одного — стать пастором. Он не разделял интереса отца к женщинам и карбасам. Его раздражало, что в доме всегда полно людей, которые то приезжают, то уезжают, они не делали ничего полезного, а только пили, ели и курили.
Все их знания легко умещались в маленьком чемоданчике или кожаном саквояже. Юхан глубоко и бесповоротно презирал этих людей, их поведение, манеру одеваться и вести себя.
Дина была для него символом шлюхи. Он кое — что читал про шлюх, но никогда не общался с ними. Эта бесстыдная Дина выставила его отца в смешном свете и надругалась над памятью матери.
Первый раз Юхан увидел Дину на этой позорной свадьбе. Теперь он, встречаясь глазами с людьми, неизменно думал: знают ли они, помнят ли они?..
И хотя он твердо знал, что представляет собой его мачеха, он иногда просыпался по ночам в странном темном томлении. Потом он восстанавливал в памяти свои сны. Он ехал на какой-то темной лошади. Сны каждый раз немного менялись, но заканчивались все они одинаково: лошадь откидывала назад свою большую голову и ее морда превращалась в мрачное, упрямое лицо Дины, а грива — в ее непослушные темные волосы.
Юхану становилось стыдно, и он долго лежал без сна. Потом вставал, умывался холодной водой, которую медленно наливал из фаянсового кувшина в девственно белый таз с голубой каймой.
Он старательно вытирался прохладным льняным полотенцем и чувствовал себя спасенным. До следующего сна.
Обязанности молодого супруга отнимали у Иакова все время. Он не показывался ни на причалах, ни в лавке, ни в трактире. Он пил с Диной вино или играл с нею в домино и в шахматы!
Сперва все только посмеивались и качали головами. Потом усадьбу охватила некоторая тревога.
Первой забеспокоилась матушка Карен, а дальше уже тревога побежала словно лесной пожар.
Да что он, с ума сошел, что ли? Может, он больше вообще не собирается честно трудиться? Так и будет тратить всю свою энергию и время на исполнение супружеских обязанностей в кровати с пологом?
