Чужой муж, чужая жена (СИ) - Найт Саша

— Хорошо, уезжайте. Но если ты не объяснишь ей, что виновата сама, знаешь, что будет, Ксеня, — Багрянцев тоже встаёт на ноги, хватая меня за горло кофты. — Поняла? Только рискни настраивать дочь против меня, пожалеешь. Никто тебя не спасёт.

— Я поняла.

Сейчас готова согласиться на всё что угодно, только бы подальше от него. Только бы иметь фору и время, чтобы Антон провернул свой план. И тогда я избавлюсь от Егора навсегда.

Под тяжёлым взглядом мужа, стучусь к дочке. Она опасливо отпирает дверь. Протискиваюсь в щёлочку и захлопываю дверь. Прямо на фиолетовую пижамку в розовый бантик натягиваю зимний комбинезон, носочки. Скидываю в сумку быстро самые необходимые для Евы вещи и игрушки. Подхватываю её на руки и выношу в коридор. Видя отца, малышка тут же прячет лицо мне в шею. А я быстро обуваюсь, хватаю ключи от машины, сумку с документами, и жилетку-дублёнку.

И выбегаю из квартиры со скоростью света, пока Багрянцев не передумал и не решил нас догнать.

Хорошо хоть «Мазда» остыть не успела. Сажаю дочь, сажусь сама и даю по газам, как никогда раньше. Знаю, что безопасно мне только у родителей будет. Там муж не посмеет затевать разборки. И только когда мы отъезжаем на приличное расстояние от дома, останавливаюсь у ближайшего магазина с косметикой, на парковке. Дочка всё ещё тихо всхлипывает и мне нужно её успокоить.

— Зайка, всё хорошо. Тебе никто не сделает больно, — повторяю, как мантру, садясь к ней на заднее сиденье и беря к себе на колени.

Дочка тянет ручку к моей скуле, дотрагивается крошечными пальчиками, и из её глаз снова брызжут слёзы.

— Мамочка, но тебе больно! — малышка приближает лицо ко мне, целует в область, куда недавно ударил муж. — А тепель меньше болит?

— Теперь вообще не болит, Евочка.

Смотрю на себя в зеркало заднего вида, а вся щека под скулой красная и опухшая. Следовательно, через три-четыре часа появится синяк и скрыть свои побои станет сложнее. Мне бы сейчас ледяную грелку приложить, или кусок замороженного мяса на крайний случай, уже делала так, чтобы минимизировать ущерб. Но в данный момент под рукой только снег, которого полным-полно на улице. Так и поступаю, загребаю горстку и прикладываю, вместе с тем шепча дочке успокаивающие слова. И через полчаса она затихает в моих объятиях.

Тихо иду в магазин с косметикой, пряча лицо в капюшоне куртки, покупаю самый плотный и дорогой тональник. С ним я знакома, в прошлый раз очень помог. А мазь от синяков у меня и так всегда с собой, из-за Евы.

Укладываю кроху в кресло, пристёгивая. Сердце разрывается, когда смотрю на припухшие от слёз глаза своей дочки. Не должен ребёнок в таком раннем возрасте сталкиваться с насилием в семье. Как это повлияет на Еву, на её будущее?

— Ты заплатишь за каждую её слезинку, Багрянцев. За каждую маленькую слезиночку, — клятвенно обещаю в пустоту, чувствуя, как сердце наполняется чёрной жгучей ненавистью.

И себя проклинаю за то, что допустила всё это. За то, что была слишком слабой и чересчур сильно боялась уйти. А ведь надо было, ещё тогда, когда он изменил мне в первый раз!

Замазываю лицо тональником, скрывая покраснение, и выдвигаюсь в сторону дома родителей молясь, чтобы больше на нашем пути не возникло препятствий.

Глава 27

— Дочуль, вы чего без предупреждения? Случилось что? — суетится мама, открыв нам дверь и пропуская внутрь.

— Нет, всё в полном порядке. У нас тараканы завелись, вот травить будут, а мы к вам пока, — снова вру я. Уже самой надоело лгать.

— Тараканы? — недоверчиво спрашивает мама. — В вашем-то жилом комплексе?

— Представляешь! Соседи говорят, гастарбайтеры ремонт этажом выше делали, вот и занесли.

— Ах! Какая гадость! Ну вы проходите, нечего у порога стоять. Голодные?

— Если несложно, приготовь что-нибудь, — вымученно улыбаюсь я, наконец-то чувствуя себя в относительной безопасности. — Я пока Еву уложу. Она не выспалась.

Мамочка сразу кивает, и торопится хлопотать на кухню. А я поднимаюсь с дочкой в детскую, снимаю с неё комбинезон и укладываю в кроватку, подтыкая одеяло. Пусть спит сколько хочет, после такого стресса это лучшее решение.

Сама же иду в свою старую комнату, в которой после моего замужества родители сделали ремонт и теперь она супружеская. Ничего не осталось, кроме шкафа с моими старыми вещами. Зато всегда есть во что переодеться, если приехать спонтанно.

Выдвигаю одну из полок, находя в чехле своё нижнее бельё. Хорошо, что мама все вещи хранит в специальных чехлах-органайзерах. Иначе бы пахло пылью. Нахожу на другой полке домашние штаны и кофту. Долго ищу носки. Кладу всё на постель, и спускаюсь вниз к маме.

А на кухне уже стоит великолепный аромат детства.

— Вот вчера макароны остались, решила макаронник сладкий сделать. Помню, что Евушка не любит, а ты всегда любила, — улыбается мама, укладывая всю смесь в форму.

Любила мягко сказано. Обожала! И совсем забыла про это простое блюдо. А теперь картинка перед глазами, как я маленькая сижу зимой на кухне в пижамке, перед детским садом, а мама ставит передо мной тарелку с творожной запеканкой, с макаронами и изюмом. Я обильно поливаю всё это дело сгущёнкой, вкусной, такую сейчас днём с огнём не сыщешь, и запиваю какао. По телевизору идут мультики, а мне совсем не хочется выходить из дома на мороз и идти в сад, где заставят спать на тихий час. Ещё противный конопатый мальчишка Эдик, снова станет дёргать за косичку. А если на обед дадут тушёную капусту, то день будет окончательно испорчен. И единственная мечта — дома остаться. Пойти в ванную и минут пятнадцать погреть руки под краном горячей водой, при этом не забывая делать колечко из пальцев и смотреть, как через него стекает вода в слив. Потом улечься на диване в гостиной под колючим зелёно-белым в клетку одеялом и смотреть мультики до обеда. Интернета тогда в доме ещё не было, да и мало у кого был вообще, зато телевизор спасал. А потом пойти в гости к сестре, в сотки из чипсов поиграть, в снежки на улице, да по замёрзшим лужам покататься в валенках.

Вот оно — счастливое детство. Без планшетов, без интернета. Зато в любящей семье, в которой почти никогда не случались ссоры.

Хочется, чтобы у Евы было так же. Всегда спасалась мыслью, что Егор её любит и никогда не причинит вред. А ребёнку нужна полная семья с родным отцом, как было у меня. Но теперь, его поведение перешло все границы. И я должна оградить дочь от такого влияния.

Мама, меж тем, уже поставив в духовку макаронник, заваривает нам чай.

— А папа где?

— Пошёл посмотреть, как сосед рыбачит на лунке с новой удочкой, — смеётся мама в ответ. — Мы, вообще-то, дочур, в гости к Алевтине Петровне собрались. Знала бы, что ты приедешь. У неё юбилей.

— Мамуль, ничего! Вы поезжайте, мы тут с Евой сами побудем.

Мне даже на руку. Смогу смыть свой тональник и нормально намазаться мазью.

— Там в холодильнике есть продукты, ты тогда Евушке приготовь что-нибудь.

— Конечно, мам. Не волнуйся.

Я хорошо отыгрываю роль, и мама не замечает во мне перемен. И хорошо. Не хочу волновать, с её-то проблемами с сердцем.

Кушаю быстро, наслаждаясь едой. Выпиваю с мамой чай, болтая о всяких мелочах. И иду в спальню, чтобы душ принять. Сквозь струи воды слышу, как возвращается папа и они собираются. Стою под душем до последнего, пока калитка не закрывается за родителями. Выхожу, и смотрю в окно, как уезжает их машина.

С облегчением выдыхаю, одеваюсь и иду к зеркалу. Рассматриваю своё отражение и только сейчас замечаю следы от пальцев мужа, которые уже начинают превращаться в синяки на шее. Откупориваю мазь, а в глазах снова стоят слёзы. До ужаса жалко себя. Ужасное, омерзительное чувство, но ничего не могу с этим поделать. Прикладываю холодный гель к шее. Больно. Жмурюсь и мажу ушиб. Всхлипываю тихо, и слёзы текут по щекам. Повторяю процедуру со скулой, заставляя себя перестать плакать.

А потом просто падаю спиной на кровать и бесцельно смотрю в потолок, прокручивая свою жизнь в голове. Подмечая все ошибки, которые совершила. Задумываюсь о том, что мне собственно делать. Развод, а дальше? План нужен срочно. Никто не отдаст опеку неработающей матери. А я все годы зависела от мужа. И работать Егор мне не позволял.