Наталия Рощина - Плач палача
– Открой, Алевтина! Я знаю, что ты дома, – негромко сказал Антон, подойдя вплотную к двери. – Открой, иначе я взломаю дверь!
Он действительно принялся с силой дергать ручку замка, успевая одновременно колотить кулаком в дверь. Алевтина подумала, что соседям наверняка не понравится этот шум. Они так хорошо, уважительно относятся к ней, нельзя же испортить свою репутацию из-за страха посмотреть правде в глаза. Алевтина решительно провернула ключ в замке и открыла дверь.
– Ты зачем шумишь? – спросила она, стараясь смотреть прямо в глаза Гриневу. Она щурилась от яркого света в подъезде, такого яркого в сравнении с темнотой, из которой она вышла. Облизав сухие губы, она сжала их.
– Здравствуй, Алюня, – удивленно сказал Антон, пытаясь понять ее настроение.
– Виделись уже. Что дальше?
– Я не понимаю тебя. Почему ты так разговариваешь со мной? Может, впустишь меня домой?
– Нет, не впущу. Это мой дом, и я хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Не приходи больше, не звони, не спрашивай ни о чем. Тогда ты не услышишь того, что я могу наговорить сгоряча. А я не хочу, чтобы в твоей памяти остались эти слова, которые вот-вот сорвутся с моего языка.
– Что ты говоришь?!
– То, что слышишь. Уходи. Иди домой, к жене, детям. Кстати, у тебя есть дети? – в ответ Гринев поморщился, прижал ладони к лицу и резко отнял их, открывая покрасневшие щеки. – Боже мой, ты краснеешь, как девица. Не все потеряно, Антон Савельевич. Только впредь не обманывайте таких наивных старых дев, как я, ладно? Обидно за женщин, прошу чисто из солидарности к слабому полу.
– Я люблю тебя, – Гринев сделал шаг навстречу. – Ты нужна мне.
– Не подходи, – отступая в темноту коридора, грозно сказал Алевтина. – Ты обманул меня. Ты воспользовался тем, что я одинока, а ты так красиво говорил… Ты растопил мое сердце разговорами о собственном одиночестве. Я решила, что мы родственные души, которым будет легко вместе, ведь мы будем ценить каждый миг счастья…
– Ты права. Все так и будет, – перебил ее Антон. – Позволь мне все объяснить. Не на лестнице же?!
– Ничего не будет. У меня больше нет надежды, ты знаешь, что это означает? Ты говорил, что видишь сердцем? Ты должен понять.
– Прости, прости, пожалуйста. На колени упаду, только прости. Мне без тебя не жить. Я только стал оживать, а ты убиваешь меня. Не гони, давай разберемся. Все не так трагично, как ты себе придумала.
– Ты просил принять тебя в тот первый вечер, помнишь? – Гринев кивнул, проглатывая мешающий говорить комок. Почему он постоянно возникает так не к месту! Из-за него он не может сейчас же сказать то, что должен, что спасет их любовь. – Так вот я больше не принимаю!
– Аля!
– Прощай. Мы больше не увидимся, потому что на работу я тоже не вернусь.
– Ну, это вообще ни на что не похоже! – Гринев схватился за голову. – Не надо так, прошу тебя.
– Прощай, Антон. Ты поступил как обычный мужчина. Это я тебя придумала, мне и расплачиваться. Ведь наша жизнь не сказка, чтоб все кончалось хорошо, правда? Спасибо за все, – Антон попытался еще что-то сказать. – Я не могу тебя больше видеть!
– А я не смогу без тебя.
– Придется, – Алевтина медленно закрыла дверь и нарочито громко провернула несколько раз ключ в замке.
Она прижалась к двери, закрыв ладонью рот. Она стояла, едва держась на ногах. Через несколько минут Алевтина услышала шаги по лестнице, а посмотрев в глазок, увидела, что на площадке никого нет – все было кончено. Теперь она позволила себе плакать. Она всхлипывала, качаясь из стороны в сторону, что-то бормоча сквозь слезы. Ей было так больно, как никогда раньше. Она все-таки пережила то, чего боялась, но разбитое сердце лишь стучало чуть быстрее обычного. Ничто не указывало на то, что оно не выдержит предательства, потери любви.
С трудом переставляя ноги, Алевтина добралась до дивана. Теперь, когда она прогнала Гринева, она словно получила разрешение снова быть его единоличной хозяйкой. Достав из-под подушки телефон, она поставила его на журнальный столик. Будучи уверенной, что никто не станет больше звонить, подключила его.
В темноте села, глядя на освещенный тусклым лунным светом диск. В какой-то момент цифры слились в одну сплошную линию. Алевтина медленно опустилась на бок, закрывая глаза. Она крепко уснула, избавившись на время от мыслей, слов, от себя самой…
Нина росла крепкой, смышленой, не доставляя матери особенных хлопот. Она в раннем возрасте переболела всеми положенными болезнями в легкой форме, словно между прочим. Алевтина души в ней не чаяла, хотя девочка внешне была мало на нее похожа: густые каштаново-рыжие волосы, тонкий нос с чуть заметной горбинкой, пухлые губки и дуги бровей, придающие ее личику чуть насмешливое выражение. Только глаза взяла от матери – огромные, зеленые, они выделялись на матовом лице, сверкая, как два изумруда. Длинные вееры ресниц обрамляли их, довершая портрет. Алевтина не переставала удивляться тому, что в Нине не было ничего от Антона. Как будто она тоже отказалась от него, идя по стопам своей матери, и не пожелала взять от него хоть цвет волос, хоть разрез глаз.
Алевтина так и не сказала ему о том, что ждет ребенка, и, как обещала, ушла из института, отработав положенные две недели. Все это время сотрудники не переставали удивляться резкой перемене в настроении Орловой и ее неожиданному решению уволиться. Она оставила заявление на столе у Гринева девятого марта. Он даже не стал читать написанное и, пользуясь тем, что Алевтина, как всегда, пришла раньше всех, попробовал снова поговорить с нею.
– Остынь, прошу тебя, – глядя в одну точку чуть поверх ее головы, тихо попросил он. – Ты будешь жалеть, а я просто сойду с ума.
– Не нужно, Антон Савельевич. Мы на работе, пересуды нам ни к чему, тем более что я не передумаю. Я бываю очень упрямой, а вы не знали.
– Две недели на размышление, – мрачно сказал Гринев, найдя в себе силы посмотреть ей в глаза. – Мы должны поговорить в другой обстановке.
– Нет.
– Надеюсь, что ты передумаешь.
Алевтина, отрицательно качая головой, вышла из кабинета. Ей еще никогда не было так тяжело говорить «нет».
Он еще несколько раз пытался назначить ей встречу, но Алевтина в нарочито грубой форме отказывала. В конце концов Антон смирился и отступил. Орлова так и не смогла простить его.
Она сделала свой выбор, порвав со всем, что напоминало ей о Гриневе. Она даже с Соней стала меньше общаться, но та понимала, как тяжело ее подруге, и не настаивала на встречах, в телефонных разговорах не задавала лишних вопросов. Ее деликатность не осталась незамеченной, и спустя полгода Алевтина смогла снова вернуться к прежним отношениям с подругой. Она стала чаще звонить, приглашать Соню к себе, не отказывалась от предложений подруги скоротать вечер. Она не стеснялась уже заметно выросшего живота, двигаясь по-прежнему легко и не отказываясь от привычных каблуков. Правда, настало время, когда отекшие ноги потребовали более простой, удобной обуви. В этот момент наступил кризис: Алевтина перестала себе нравиться – маленькая, с круглым животом, распухшими губами и носом, она подолгу стояла возле зеркала, рассматривая свое тело. Оно казалось ей чужим, непривлекательным. Хотя чего ей было опасаться – рядом не было любимого мужчины, который бы мог разочароваться в ее прелестях. Одно приводило ее в восторг: словно общаясь с нею, ребенок то и дело толкал ее изнутри, отчего живот ее играл, переваливался из стороны в сторону.
