Нонна Ананиева - Яхта: история с рассуждениями
Она была тогда совсем другая: мягкая, внимательная, любящая и страдающая. Он испытывал к ней не просто сексуальное влечение, а какой-то неопределенный восторженный интерес к ее рассуждениям, живому лицу, грациозности. Рашид попросил взять к Питу Виолетту. Кажется, она даже привезла что-то с собой – обычно ювелиры и те, что вокруг них, вечно таскают в своих карманах пару вещичек, минуя все границы вместе с их таможнями.
– Надо же, Мухаммед, вы с Рашидом – одно лицо! – улыбалась Саломея.
– Но мы же братья! – Потом добавил: – А у тебя нет сестры? – Этим он хотел сказать, что если она у нее есть, да еще и похожа на нее, то он отправится за ней в любую даль. Смысл был не в сестре, конечно, а в том, что Саломея являла собой то, что он долгие годы искал и придумывал в своих мечтах. Ему хотелось быть рядом с такой. Но сестры не было, был угасающий любимый ею Пит – для Мухаммеда не время. Как врач он понимал, что их ждет через три-четыре месяца. После похорон тоже было не время, он видел ее несколько раз, но не решился.
В марте он приезжал в Москву на международный конгресс акушеров-гинекологов. Его позвал Вася Сомов, однокурсник по Волгограду, когда-то аборт-мастер высшего разряда, сейчас главный врач крупного московского роддома, веселый и добрый, грубоватый и прямолинейный, хотя уже стал дипломатичнее и совсем не матерился.
Кесарево сечение, недоношенные младенцы, внематочные беременности, СПИД, наркомания, аборты при поздних сроках, послеродовая терапия, донорская беременность, новая медицинская техника – на конгрессе было несколько интересных докладов и фильмов. Мухаммед взял на стажировку к себе в клинику двух молодых врачей из Москвы по Васиной рекомендации. Занят был страшно. Совсем перед отъездом позвонила оказавшаяся в Москве Виолетта и сказала, что Саломея пригласила их в ресторан. Он бросил все и пришел. Недолюбливал почему-то ни в чем не виноватую Виолетту и весь вечер мечтал, чтобы она их оставила вдвоем. Когда та ушла наконец в туалет, выпалил:
– Я знаю, что значит терять – не объясняй. (Он всегда был с ней на ты сразу, и она чувствовала его не колеблясь – ни о какой фамильярности не было и речи. Время поможет. Я буду надеяться. Это так, милая. А сейчас живи еще сильней.
– Еще и Ира… – еле слышно произнесла Саломея, – я не успела с ней поговорить, объяснить, может быть… Шанс всегда есть. – Какая она была другая тогда, в этом итальянском ресторане! Растерянная, грустная, без тени кокетства, в серой одежде. Она не понимала даже, что такая она прекраснее для него, чем когда-либо, что ее мокрые глаза напоминают ему его собственную грусть, ненавистную и любимую одновременно.
– Олега я возьму на себя, – сказал он.
Она лежала в шезлонге в бирюзовом купальнике и, кажется, спала. Он стоял и поедал глазами свою человеко-женщину. Каждую деталь и каждый сантиметр кожи. Если бы он мог подкупить попугая…
– Ханна, кажется, добралась до твоего клиента, осторожнее! – тихо сказал Мухаммед. – Иди вниз.
Саломея кивнула. Он сразу ушел – помогать Севе втаскивать скутер.
«Какой же он молодец, мой арабский скакун! – подумала Саломея. – Заставил меня говорить и поверить ему, не Олегу. А Олег, кстати, так сюда и не поднялся».
– Тебе понравилось? – спросил Мухаммед свою французскую попутчицу, подавая ей полотенце. Она ополоснулась от морской воды тут же под душем на нижней палубе.
– Я плавала на говорящем дельфине. Здорово! Была в мультфильме. Сева сказал, что ему так хотелось убежать на несколько минут. – Мари взяла из его рук полотенце с морскими звездами. – Спасибо.
– Да мы и так уже убежали дальше некуда. – Но подумал он о другом. – Давай я вытру тебе спину, доставь удовольствие, – галантничал Мухаммед и заметил Ханну наверху, которая смотрела на него и делала знак рукой, чтобы он к ней пришел.
Мари тоже заметила Ханну.
– Ты знал Ирину? – вдруг спросила Мари тихим голосом, пока они были рядом. Она по-своему укладывала в голове все, что могла собрать об этой девушке, которой раньше не придавала значения. Сейчас так не думала. Из-за Севы.
– Поговори с Виолеттой, – посоветовал Мухаммед, протянул ей полотенце и заспешил. Мари настораживала своими пустыми глазами. «Не мой гороскоп», – шутил он о таких, даже о красивых.
Мари же не хотелось идти ко всем. Она села на диванчик и стала мазаться кремом, медленно и тщательно, вспоминая, когда и как она видела Ирину, которая все время выскальзывала из памяти, потому что она смотрела на Олега тогда и изучала Олега. Ну да, симпатичная, не очень яркая, правильная вся, приглушенная: рубашка, юбка, низкие туфли… что-то еще, ах да – красивые, толстые, ровные зубы, как жемчужины… и задумчивость какая-то, наверное, об Олеге. Что за черт! Нет, не это. Николя, кажется, что-то потом сказал, когда они шли домой. Их отношения уже портились, и каждый поехал к себе после этой встречи. Ему все время было некогда, он уставал, пропускал стаканчик после работы, а Мари особенно его никогда и не задерживала: клерк – он и есть клерк со своей гребаной карьерой, чинопочитанием, подъемом в шесть утра, долгожданными бонусами, никогда не соответствующими ожиданиям, черными ботинками средней руки, да и любыми – не в них дело, – и несгибаемой вежливостью. Никаких тебе сюрпризов, незапланированных самолетных билетов, посыльных с букетами цветов, перевязанных модной веревочкой, утром, домой. Тошниловка – не мужики. Конечно, и у свободно парящих орлов были свои нерушимые планы, хотя ничего определенного, чтобы знать заранее. С ними вообще можно запутаться, так как они могут работать и уставать еще больше, не желать ни в чем отступать и отдыхать в клетке со львом или с акулами. Ее подкупали те, у кого она чувствовала эмоциональный накал, фантазии о них самих, материальную свободу, которой умели распоряжаться, а не количество денег.
– Она как рыба, которая хочет дышать носом. И иногда дышит как дельфин. – Николя сказал тогда, наверное, что-то еще про Ирину, но она запомнила про дельфина. Их отношения с Олегом они не обсуждали, как и свои.
С мужчинами, она заметила, происходит совсем не то, что они снимают в фильмах, пишут в книгах или рассказывают друг другу – с ними все наоборот. Смелость превратилась в осторожность, ничего общего с хорошими манерами не имеющая. Более того, напора, той самой страсти с экрана нет вообще. Может быть, они сейчас себя стесняются? Это они-то? Вечно ему надо подавать какой-то бесспорный знак, чтобы он «понял», то есть самой начать, другими словами. Очень часто их интересует дамский кошелек и, конечно, ее товарный вид, на который они не собираются тратить усилия, даже живя под одной крышей, – выбирается prкt-a-porter. На сезон-два, если классическая модель – на подольше, а если нет? Ну не модно, так и не модно. Да с какой это стати? Они, видите ли, ищут себе подругу-друга, сообщника-советчика, равностойного спутника, а еще лучше, если он, то есть она, материально стоит несколько повыше. Но и тогда, из-за своей неотвратимой и неизбежной полигамности, которую надо понимать и уважать, если любишь, у него есть подпольное право заглянуть в чужие стринги. Не говоря уже об интересе к себе подобным, потому что они, видите ли, не знают своей истинной природы, им любопытно, а что там? А вдруг там легче? Ну, если они так резко меняют свой геном или просто мозги, вследствие сложившихся обстоятельств, технического прогресса и доступного высшего образования для женщин, женщин те же климатические условия обязывают пересмотреть некоторые позиции в отношении не-женщин. Искать не затронутые всем этим процессом куски суши уже поздно. Что, лететь с Олегом на новую звезду? А он всех не возьмет. Начинай сначала.
